Юлька сделала шаг вперед, остановилась перед старухой,
вскинула голову.
– Что, Марта Рудольфовна, – с залихватской
небрежностью спросила она, – мужчину не поделили с подругой тридцать лет
назад? А сейчас вспомнили о былом и накатили воспоминания, да?
Старуха подняла на нее усталые глаза, показавшиеся Юльке
бесцветными.
– Дура ты, – негромко сказала она. –
Маленькая дурочка.
Юльку окатило жгучим стыдом – не от слов, а от усталых глаз
Конецкой, страшных и больных, словно она жила на свете не семьдесят, а сто
семьдесят лет, и от самой себя, небрежно бросающей омерзительные, пошлые слова.
– Марта Рудольфовна, простите меня! – сказала она
сдавленным голосом и опустилась возле ее ног. – Ради бога, простите…
Та молчала. И вдруг подняла руку, провела по Юлькиной
голове, пригладила ей стриженые волосы.
От ее жеста, от этой неожиданной ласки у Юльки в горле из
ничего образовался ком – жесткий, шершавый, колючий, как сухая трава, он не
сгладывался и не выдыхался. Она попыталась что-то сделать с этим комом,
попыталась «продышать» его, но ком так и сидел в горле, пока не начал вытекать
из глаз водой. Юля сидела, боясь пошевелиться, изо всех сил сдерживая воду,
которая, как назло, все текла и текла – ком оказался большим.
– Ничего, ничего, девочка, – тихо сказала Марта
Рудольфовна. – Ничего.
Она наконец позволила себе откинуться на спинку стула и
расслабиться. Оказывается, все это время она чувствовала себя напряженной, как…
Она поискала удачное сравнение. Нить? Струна? Скорее рыбак, ждущий крупную
рыбу, заведомо зная, что леска не выдержит и оборвется. Или у него самого не
хватит силы в трясущихся руках, чтобы удержать удилище. Как, собственно, и
произошло.
Снизу шмыгнули носом.
«Наверное, оно и к лучшему… Никудышный из тебя кукловод,
умная Марта. Подсунула девчушку Мансурову, решила, что используешь ее, как
марионетку, а марионетка-то вот она – плачет, бестолковая, живыми слезами. А
теперь скажи-ка, дорогая, как на исповеди: безразличны тебе ее слезы? Нет? Вот
то-то и оно».
– Под зеркальным шкафчиком в ванной комнате нынче
вечером будет бал, – сообщила Марта в пространство. – Плесень
празднует прирост колонии и чествует виновника демографического взрыва. То есть
– тебя. Твоя тряпка появлялась там хоть раз за то время, что ты убираешься?
Шмыганье прекратилось. Потом Юлька заговорила, и голос у нее
был почти веселый:
– Я протру, Марта Рудольфовна, честное слово!
– Сделай милость. Пока микроорганизмы не понесли тебе
подношения в благодарность за разведение сырости.
Юлька вскочила, собираясь выйти, и тут на нее что-то нашло.
Нож для очистки фруктов лежал рядом, на столике, откуда его забыли убрать,
среди сочных, уже начавших портиться желтых груш. От них пахло кисловатой
сладостью, и Юльке отчего-то представилось кладбище. Она потянулась к ножу,
зажала его в руке, ощутив тяжесть короткой холодной ручки и рельеф узора.
На комнату опустилась темнота, но видела Юлька прекрасно,
особенно пробор на голове сидящей старухи и ее белую, как штукатурка, шею. Окно
с красным клочком в нижнем углу казалось выходящим не во двор, а в соседнюю
комнату, такую же темную, как эта гостиная.
Осторожно, стараясь не задеть столик и не рассердить
Конецкую, она обошла ее и остановилась за спиной Марты Рудольфовны.
– Что? – спросила та, оборачиваясь. – Что ты
там делаешь?
И тут щелкнул замок наружной двери. Обе – и Конецкая, и Юля
– одновременно посмотрели на темный провал приоткрытой двери. Спустя несколько
секунд из полумрака бесшумно выступила невысокая фигура, повернула выключатель,
и яркий свет резанул Юльку по глазам. Она прищурилась.
– Отойди от нее, – приказал бесстрастный
голос. – Положи нож и отойди.
Юлька застыла с ножом в руках.
– Отойди, – повторили ей почти без эмоций. –
Отойди в сторону.
Юлька отступила, не сводя глаз с человека, стоявшего в
нескольких шагах от нее.
Пистолет. Вот как он выглядит. Смешно, но до этого она
никогда не видела пистолета. Только в фильмах. Самое удивительное, что он и
вживую смотрелся так же, как в боевиках. «Можно ли сказать о пистолете
„вживую“? Наверное, нет. Он же мертвый. То есть неживой. И я тоже…»
Затормозив страшную мысль на полпути, она бросилась на
человека с пистолетом.
Глава 14
К вечеру Сергей Бабкин окончательно извелся. Им никто не
звонил – ни ему с Макаром, ни Маше с Костей, и дом погрузился в выжидательную
тишину. Маша, накормив их ужином, снова уселась за компьютер и лишь сердито
глянула на него, когда он попытался ее отвлечь. Костя валялся на диване с
книжкой, наслаждаясь бездельем, санкционированным старшими. Илюшин, разрисовав
десяток альбомных листов, собрался уезжать.
Сергей мучительно пытался понять, что же гложет его весь
вечер. Откуда-то он знал, что дело вовсе не в угрозе, исходившей от Тогоева. И
даже не в той неопределенности, которая ожидала их в ближайшие несколько дней.
Дело было в другом… После нескольких мучительных попыток нащупать правильную
дорогу, выводившую его к ответу, он, кажется, почти понял, в чем именно.
Во взгляде девчонки, которая назвала Бабкина доброй феей и
провела прохладной рукой по его горлу, было что-то такое, от чего ему в тот
вечер стало не по себе. Ощущение было такое, будто на него смотрела не
двадцатилетняя девушка, а кто-то другой, куда старше и опытнее ее, а главное –
отвратительнее. Как если бы за этими глазами в глубине маленькой темноволосой
головки пряталось маленькое чудовище, управляющее телом Юли Сахаровой, словно
пришелец из «Людей в черном». Только пришелец был трогательный, а в том, кто рассматривал
Бабкина странными глазами, ничего трогательного не было.
– Серега, что с тобой? – Макар стоял в прихожей,
уже готовый уходить, и внимательно смотрел на друга.
– Фантазии… – неуверенно сказал Бабкин. –
Фобии. Слишком много художественных фильмов смотрел.
– Не стоит. Смотри документальные, они тебе больше
подходят.
Сергей ухмыльнулся, но тревога в душе только усилилась.
Интересно, что Сахарова испытала после того, как найденный
ею парень отказался убить старуху? В том, что он откажется, Бабкин почти не
сомневался – прыщавый парень с наглым взглядом был трусом. Должно быть, она
просто взбесилась. Но двадцатилетней девчонке без связей не так просто найти
человека, готового убить кого-то по ее просьбе.
До чего страшно разозлилась, должно быть, эта маленькая
сучка с ненормальными глазами. Он не удивился бы, если б она сама пришла за
ним, чтобы пристрелить его в отместку за то, что он сорвал ее план. Не
исключено, что так она и сделает. Сумасшедшая тварь.
Бабкин вдруг решился.
