И Юльке досталось по полной программе. В саркастических
выражениях ее попросили больше не демонстрировать столь явно свое вкусовое
убожество, воздерживаться от попыток насаждения варварской культуры и в другой
раз в магазине избегать соблазнов в виде позолоченных кулончиков, разноцветных
метелок, фарфоровых голубков и прочих заманчивых приобретений.
Юлька спрятала овеществленный гимн тупости и пошлости от
греха подальше и отправилась протирать пыль в гостиной – Марта Рудольфовна
требовала ежедневной влажной уборки.
Начала она с лакового столика возле дивана. Ах, какой это
был столик! С кокетливо изогнутыми ножками, с круглой черной столешницей,
аккуратной, как маленькая шляпка модницы. Из ящичков торчали серебряные ключи –
нет, не ключи, а ключики, резные и совсем кукольные – такие впору бы носить на
шее как оригинальное украшение, а не ящики ими запирать. Почти любовно Юлька
протирала тряпкой все изгибы столика, все блестящие завитушки, и если прежде
эти действия выводили ее из себя и быстро утомляли, то к концу
полуторамесячного проживания у Марты Рудольфовны она научилась извлекать из них
удовольствие. Ее больше не нервировало каждодневное ползание с мочалкой по всем
ста пятидесяти метрам квартиры на пятом этаже, она почти привыкла начинать день
с мытья раковин («первое, что ты должна сделать, почистив зубы, – это
отдраить раковину!») и даже унитаз приветствовала, как ожидающего ее приятеля –
непринужденным взмахом ершика.
А что еще остается делать, если ты очутилась у ведьмы?
Марта Рудольфовна Конецкая, конечно же, была ведьмой. Два
раза в неделю протирая фотографии, развешанные по стенам в ее спальне (юная
Марта в длинном черном платье: из высокого ворота поднимается, как белый бутон,
головка на длинной шее; Марта крупным планом: изысканное худое лицо, надменный
взгляд, пальцы едва держат пахитоску; Марта вполоборота: тень от ресниц,
полуопущенные веки, изогнутые вишневые губы), Юлька даже боялась всматриваться
в них: казалось, молодая Марта наблюдает за нею со снимков, приглядывается
своими темными глазами, в глубине которых прячется бесовщина. Смахивала пыль –
и поскорее уходила из спальни, тем более что дел было предостаточно.
Шестидесятивосьмилетняя Конецкая когда-то была манекенщицей,
работавшей в Московском доме моделей на Кузнецком Мосту. Карьера ее, по меркам
моделей, была удивительно длинной и очень успешной: она начала сниматься для
журналов в девятнадцать лет и оставила подиум в сорок, успев поработать с
Вячеславом Зайцевым и заслужить славу одной из его любимых манекенщиц. Высокая,
с удлиненным бледным лицом в обрамлении черных волос, худощавая и тонкорукая,
Конецкая никогда не считалась красавицей, но была исключительно эффектна. К
своим почти семидесяти годам она уже много лет красила волосы, скрывая седину,
кожу, когда-то белую от природы, запудривала, но осанку и манеры манекенщицы
«высокого полета» сохранила в полной мере.
– Профурсетки, – увидев в телевизоре очередной
конкурс моделей, презрительно бросала Марта Рудольфовна в адрес
красавиц. – Глупые курицы, рассчитывающие получить даром все и сразу. Быть
моделью – боже, что за неуместное слово, будто речь идет о танках или самолетах, –
так вот, быть моделью означает иметь к этому призвание и дьявольски много
трудиться! А эти… – презрительный кивок в сторону экрана, – ничего не
умеют, ни на что не способны и не знают даже своих великих предшественниц. Что
они слышали о Романовской или Збарской? О Галине Миловской? Ни-че-го.
В своей квартире Марта Рудольфовна была полновластной
хозяйкой. Она сменила трех мужей, всегда выбирая мужчин старше себя и проявляя
редкую прозорливость в том, что касалось их материального состояния: после
женитьбы на Конецкой каждый из них упрочивал его настолько, что, пройдя развод,
Марта оставалась в большом выигрыше по сравнению с первоначальным своим
положением. Впрочем, последнему супругу удалось избегнуть участи оставленного
мужа: он тихо скончался, успев побаловать жену драгоценностями и шубами, к
которым она почувствовала вкус после сорока. Таким образом, Марта в сорок шесть
лет стала вдовой и на этом успокоилась.
До появления Юльки просторную шестикомнатную квартиру
Конецкая делила с двумя женщинами. Одна из них, Валентина Захаровна Мурашова,
была ее школьной подругой. Много лет назад, когда Марта Конецкая перешла из
одной школы в другую и оказалась в классе, враждебно настроенном к новенькой,
Валя Мурашова встала на ее защиту. Благодаря ее заступничеству Марту перестали
травить, а девочки подружились – как оказалось, на всю жизнь. Мурашова до
пенсии работала преподавателем химии в обычной московской школе, но блестящей
жизни и карьере подруги нисколько не завидовала – скорее наоборот: втихомолку
жалела Марту, посвятившую себя такому однообразному, изматывающему занятию.
Конецкая умела быть благодарной: после того как из-за
семейных обстоятельств у Валентины началась депрессия, она перевезла подругу к
себе и стала ее опекать. Последний год они жили вместе, а когда состояние
Мурашовой ухудшилось из-за прогрессирующего диабета, в доме появилась Лия –
молчаливая молодая женщина с сосредоточенным лицом, редко освещающимся
белозубой улыбкой, и ровной каштановой челкой, густой, как у пони. Как поняла
Юлька, в ее обязанности входило постоянное присутствие рядом с Мурашовой,
проведение несложных медицинских процедур и самый обычный присмотр – Валентина
Захаровна хромала на одну ногу, она с трудом вставала и садилась, и вовремя
протянутая рука, на которую можно было опереться, приходилась очень кстати.
С Лией Юлька попыталась пару раз завязать разговор, но
почувствовала, что та относится к ней с насмешливым превосходством, и отстала.
Не хватало ей еще искать симпатии какой-то сиделки! Правда, втихомолку
завидовала ее выдержке.
Валентину Захаровну Марта с удовольствием третировала (к
чему та относилась с удивительным благодушием), а Лию почти игнорировала,
рассматривая, по-видимому, лишь как подобие одушевленного костыля для подруги.
Но иногда на Конецкую что-то находило, и она начинала придираться к сиделке по
пустякам. На месте Лии Юлька давно бы уже вышла из себя, та же сносила все
нападки стоически и ни разу не сорвалась в ответ. Как-то после особенно
безобразной вспышки Марты Рудольфовны Юлька перехватила Лию в коридоре и
негромко – чтобы не услышала ведьма – шепнула:
– Слушай, зачем ты с ней мучаешься? Нашла бы другую
работу!
Та неожиданно сверкнула улыбкой, хотя Юлька не видела в
своем вопросе ничего смешного.
– Зеленая ты еще, – пожала плечами Лия, и Юлька
возмутилась про себя: они же почти ровесницы! – Если из-за каждой
капризной старухи работу менять, никаких нервов не напасешься. И тебе тоже
нужно быть поспокойнее – неужели не видишь: она только того и добивается, чтобы
ты разозлилась? А ты возьми да не злись. Или злись, но так, чтобы никому
заметно не было.
Подмигнула ободряюще и скрылась в комнате Мурашовой.
Во всем происходящем Юлька разобралась не сразу, потому что
никто не собирался давать ей отчет в том, что за отношения царят между
обитателями квартиры. Поначалу она лишь поняла, что ей нужно быть тише воды
ниже травы, беспрекословно исполнять приказы Марты Рудольфовны и постараться не
вызывать ее гнев.
