– Как здесь красиво! – вздыхаю я.
Андрас окидывает взглядом восхитительный пейзаж и кивает.
– Здесь словно другой мир, – мечтательно говорю я. – Похоже на то место, где я выросла. – Подняв руку, я закрываю университетские здания, такие маленькие издали, ладонью. – Можно притвориться, что университета не существует.
– Иногда я так и делаю, – признаётся Андрас.
– Тебе здесь не нравится?
– Мы с матерью раньше жили на окраине Западной Кельтании. Там мне нравилось куда больше, – качает головой Андрас.
– А, – тихо киваю я, не зная, что ещё сказать.
Мерцающие руны на одежде Андраса нельзя не заметить, и я осторожно спрашиваю: – Твои руны… они светятся?
Андрас оглядывает свою накидку.
– Это руны амазов, – поясняет он. – В них слились несколько рунических алфавитов. Эти знаки приумножают нашу силу…
Внезапно он умолкает, увидев кого-то у меня за спиной.
Я оборачиваюсь. В дверном проёме стоит профессор Воля. Горло у меня сжимается от страха. Давно ли она пришла? Что она успела услышать?
В её остром взгляде я без труда читаю ответ: она пришла давно и всё слышала. Моё сердце опасливо постукивает.
– Здравствуй, мама, – приветствует её Андрас.
– Здравствуй, сын, – кратко отвечает она.
Мы пристально смотрим друг на друга в абсолютной, тягостной тишине.
– Маг Гарднер, – наконец замечает меня профессор Воля, блеснув пронзительными чёрными глазами. – У меня только что побывали очень необычные посетители – коммандер чародеек ву трин и лесник Верпакса. По-видимому, у лесника пропала шелки.
Я молча слушаю профессора, застыв, будто пойманная на месте преступления.
Не сводя с меня глаз, мать Андраса усаживается на соседний стожок сена. Она сидит как мужчина – ноги расставлены, руки скрещены на груди.
– Успокойтесь, маг Гарднер, – буравя меня чёрными глазами, произносит она. – Мы с сыном никому ничего не скажем.
Я с облегчением вздыхаю.
– Интересно получается, – продолжает профессор, – внучка Карниссы Гарднер спасает шелки.
– Она вся избита, – тихо говорю я. – На ней живого места нет. Он постоянно избивал её хлыстом.
Андрас с негодованием фыркает и отворачивается.
А его мать мои слова ничуть не удивляют.
– Такова мужская природа.
Андрас вздрагивает от обиды и, нахмурившись, смотрит на мать.
– Вы хотите сказать, что все мужчины избивают женщин? – недоверчиво уточняю я.
– Жестокость у них в крови, – отвечает она. – Мужчины всеми способами стремятся властвовать над женщинами.
Андрас упрямо сжимает челюсти и выходит из конюшни, отбросив по дороге тряпку, которую так и держал в руках.
– Так было с сотворения мира, – не обращая внимания на демарш сына, продолжает профессор.
– Я не понимаю… что вы хотите сказать? – Я устраиваюсь поудобнее на колючем сене.
– Вы не знаете собственную историю, – отмечает она, – но это неудивительно. Печально, но неудивительно. – Профессор Воля холодно меня разглядывает. – Наш мир, – говорит она, наклонившись вперёд, – и всё, что в нём есть, создала Великая Мать. Первыми людьми стали Три Сестры. Вот это и есть ваша история. – Дав мне время осознать сказанное, профессор продолжает: – Сотворив Сестёр, Ама, Великая Мать, поняла, что им одиноко. Она взяла у каждой по кости из пальца и создала Первых Мужчин. – Она поднимает кулаки и снова кладёт руки на колени. – Первые Мужчины не испытывали благодарности за всё, что сделала для них Богиня. Вместо этого они убеждали Трёх Сестёр убить Великую Мать, чтобы вместе править Эртией.
Поразительно, до чего эта история сотворения мира отличается от той, которую я знаю.
– Одна из Сестёр отказалась предать Богиню. Она пошла к ней и рассказала о предательстве. Великая Мать дала ей новое имя – Первая Сестра Амаз, а остальных прокляла.
– А как она их прокляла?
– Две Сестры-предательницы с тех пор были обречены жить с Первыми Мужчинами. А те, пользуясь сильными кулаками с лишней костью, стремились поработить Сестёр и не стеснялись поднимать на них руку. А верную дочь Богиня наградила, оставив свободной и сильной. Теперь вы видите, – усевшись поудобнее на стожке сена, пожимает плечами профессор, – мужчины испокон веков были обманщиками и стремились только к власти и жестокости.
– А как же ваш сын? – пытаюсь возразить я. – Он ведь хороший…
– Он хороший и добрый оттого, что мы провели с ним все обряды Великой Богини, – глядя будто сквозь меня куда-то вдаль, поясняет профессор. – Богиня сжалилась и щедро его наградила. – Кобыла в ближайшем ко мне загончике тянется к сену из «моего» стожка, и профессор Воля молча за нами наблюдает.
– Вам пора, – поднимаясь на ноги, говорит она.
– Сюда может заглянуть патруль ву трин. Вам лучше с ними не встречаться.
Я тоже встаю и стряхиваю с юбки сухие травинки.
– Удачи вам, Эллорен Гарднер, – говорит мне на прощание профессор. – Вы совершили храбрый поступок. Да поможет вам Богиня. Да защитит она вас.
Андрас стоит рядом с тяжеловозом кельтской породы, гладит ему шею и что-то тихо говорит. Когда я подхожу, он не поднимает на меня глаз.
– Ну как, поведала моя мать историю о моём проклятом кулаке? – пренебрежительно бросает он.
– Да.
Андрас раздражённо хмыкает, продолжая гладить коня.
– В этой сказке что-то есть. Какая-то сила, – признаёт он.
– Я никогда её раньше не слышала.
Андрас горько качает головой:
– Мама без устали вербует новых воительниц для своего племени. Её изгнали восемнадцать лет назад, а она по-прежнему верна амазам. Самое смешное, что моя мать – блестящий учёный. – Андрас подносит руку к моим глазам. – Она прекрасно знает, что у нас с ней ладони и пальцы совершенно одинаковые. И всё равно верит в эту историю!
Профессор Воля на белой эльфийской кобыле скачет через поле, удаляясь от конюшен, и Андрас молча смотрит ей вслед.
– Если бы у неё родилась дочь, мать до сих пор жила бы с амазами. – Он хмуро смотрит на меня. – Я разрушил ей жизнь. И потому, – продолжает Андрас, поглаживая коня, – каждое полнолуние мы исполняем обряды, которых требует Богиня. Каждое утро мы оставляем для неё дары и возносим молитвы. Мы исполняем все обряды амазов. Кроме одного.
– Какого? – поколебавшись, спрашиваю я.
Он поворачивается ко мне, не отнимая руку от лошадиной гривы.
– Мать не бросила меня при рождении, хоть этого и требовали давние традиции амазов. Каждый день она делает всё, чтобы искупить вину. – Он грустно вздыхает. – Знаешь, что смешнее всего?
