Стараясь не думать о том, как сильно меня влечёт к кельту, я встречаюсь с ним взглядом.
– Я хочу помочь тебе освободить дракона, – говорю я. – Возможно, нам вскоре понадобится улететь.
Айвен удивлённо распахивает глаза, но тут же берёт себя в руки.
– Эллорен, того дракона освободить невозможно.
– Одному тебе не справиться, но нас много…
– Много неопытных юнцов? – презрительно фыркает Айвен.
– Мы все кое-что умеем, и вместе…
– Понимаешь, украсть шелки у лесника и вытащить дракона с гарднерийской военной базы – не одно и то же.
– Но что плохого, если мы просто… посмотрим, что можно сделать? – с нарастающим раздражением спрашиваю я.
– Что плохого? Ну, например, кое-кого могут арестовать или убить. А так ничего особенного, конечно.
– Но, если мы освободим дракона, – настаиваю я, – икариты смогут улететь на восток. И остальные тоже.
Айвен молча смотрит на меня, словно силясь разрешить головоломку.
– О чём ты? – наконец спрашивает он.
– Как тебе это в голову пришло? Ты же гарднерийка. И не просто гарднерийка… Ты внучка Карниссы Гарднер. Твоя бабушка… – Он вдруг умолкает, борясь с накатившей яростью и пытаясь подобрать верные слова. – Она была… чудовищем!
Ах чудовищем?! Неужели?! Чем, интересно, моя бабушка отличается от военачальников-победителей других рас?!
– Пусть она во многом не права, – возражаю я, – но она была величайшей из магов…
– И от её руки погибли тысячи и тысячи кельтов! – В зелёных глазах Айвена полыхает огонь.
– Кельты вели себя как те же гарднерийцы, когда сила была на их стороне.
– Твоя бабушка, – выпаливает Айвен, борясь с гневом, – убила моего отца!
О Древнейший! Что тут ответишь… Моё сердце сжимается от боли, но только на мгновение.
– Кельты убили моих родителей – и мать, и отца! – срывающимся голосом признаюсь я.
Мы молча смотрим друг на друга. Боль, которую мы так долго носили в наших сердцах, выплёскивается наружу.
– Моя бабушка совершила много ужасных поступков, – выговариваю я, заставляя себя чётко произносить каждое слово. – Теперь я знаю, что многие гарднерийцы тоже не могут похвастаться добротой и терпимостью. Но неужели ты не допускаешь, что мы не все одинаковы? Даже если гарднерийка выглядит… как я?
Айвен глубоко вздыхает и пристально смотрит мне в глаза.
– Допускаю, – поколебавшись, отвечает он.
Я устало опускаюсь на стожок сена в углу.
– Айвен, я действительно хочу тебе помочь, – хриплым шёпотом признаюсь я. – Я хочу поступить справедливо.
– Я тебе верю, – отвечает кельт.
Мы снова молчим, глядя друг другу в глаза.
– Мне очень жаль, что твои родители погибли, – тихо произносит Айвен.
– И мне очень жаль, что ты потерял отца, – смаргивая подступившие слёзы, отвечаю я. – Как это произошло?
– Он погиб на восточном фронте, за несколько дней до того, как гарднерийцев изгнали из Верпасии, – отвечает Айвен. – Мой отец был… он занимал важный пост в Сопротивлении. Мать хотела скрыть, что я его сын. Поэтому мы уехали подальше от крупных городов, и я учился дома.
– Наверное, ты очень похож на своего отца.
Айвен улыбается, будто я неожиданно удачно пошутила.
– Да, как две капли воды.
– У нас с тобой много общего…
– У нас не может быть ничего общего, – упрямо качает головой Айвен.
– Смотри сам: когда мне было пять лет, дядя увёз нас с братьями из Валгарда в Галфикс – городок на северной границе, рядом с пустошами, в горной долине. Я тоже училась дома, как ты. Теперь я понимаю, что дядя старался защитить меня. Он видел, как я похожа на бабушку, и не хотел, чтобы на меня обращали внимание. Твоя мать сделала для тебя то же самое. Увезла в безопасное место.
Айвен обдумывает мои слова, и, судя по изменившемуся выражению его лица, он со мной согласен.
– Значит, ты хочешь стать врачом, – прерываю я затянувшуюся тишину.
– Да, – кивает Айвен. – Как отец. А ты? Хочешь стать аптекарем?
– Да, как мама, – отвечаю я. – Мне всегда нравилось выращивать целебные травы, варить микстуры. Но учиться в университете я и не мечтала. Конечно, я очень хотела… Но раньше я думала, что стану делать скрипки, как дядя… – Говорить о дяде без слёз не получается. – Он… он тяжело болен. – Я печально прячу глаза.
– Так ты… умеешь делать скрипки? – ласковым низким голосом произносит Айвен.
Я киваю.
– Прямо из… дерева?
Странный вопрос! Не в силах сдержать улыбку, я вытираю слёзы.
– Конечно… Только нужны инструменты.
– Это… замечательно, – задумчиво говорит Айвен.
– Да, наверное, – смущённо пожимаю я плечами.
– А гильдии…
– Женщинам запрещено изучать ремесло, я знаю. Дядя учил меня тайно.
Айвен с непроходящим удивлением смотрит на меня.
– И ты умеешь играть на скрипке?
– Да, – отвечаю я. – Я научилась, когда была совсем маленькой. А ты? Ты умеешь играть на музыкальных инструментах?
– Нет, – качает головой Айвен. – Однажды я слышал, как играла фея-скрипачка. Прошло много лет, но я до сих пор помню. Это было… поразительно.
В его изумрудных глазах сияет желание, и тон, которым он произносит последнее слово, вдруг застаёт меня врасплох. Я краснею и отвожу глаза.
По полу амбара разбросаны листки пергамента. Подняв один, я понимаю, что держу в руках страницу из «Книги древних». И рядом лежат страницы из той же книги. Из нашей священной книги.
– Странно… – бормочу я, собирая листки один за другим. – Кто-то разорвал нашу священную книгу. – Айвен смотрит на меня молча, холодно… с вызовом. – Это сделал ты? – медленно произношу я.
Он не двигается и не кивает, но по его взгляду догадаться не сложно.
– Ох, Айвен! Будь осторожен, – выдыхаю я. – В Гарднерии это считают страшным преступлением. – Сжимая стопку страниц в ладонях, я протягиваю их Айвену: – Фогель хочет ввести смертную казнь за оскорбление «Книги древних». Неужели ты не слышал?
– Что ж, хорошо, что мы не в Гарднерии, – упрямо хмурится кельт.
– Ты затеял опасную игру, Айвен!
– Неужели? – огрызается он. – А в какую игру нам лучше сыграть? Предложи что-нибудь совершенно безопасное, Эллорен! Может, тем, кто так похож на Карниссу Гарднер, жить легче?
– Ты несправедлив, Айвен!
– А есть ли в жизни справедливость?!
