Сгорбившись над столом, Тьерни едва слышно продолжает:
– Каждый год в Верпасию переезжает всё больше гарднерийцев. Потому-то им и досталось большинство в Совете Верпасии. А если Фогель выиграет весной выборы… – Она умолкает, задыхаясь от нахлынувшего страха. Гнев, горевший совсем недавно в её глазах, уступил место ужасу. – Если он выиграет, Совет Верпасии встанет на его сторону. Гарднерийцы сделают это по доброй воле – они все поддерживают Фогеля – остальные присоединятся к большинству из страха. И поверь, им есть чего бояться.
– Значит, если Фогель выиграет, – осторожно рассуждаю я, – перемены ждут не только Гарднерию.
Я мысленно перечисляю недавние законопроекты Фогеля, все одинаково жестокие. Вспоминаю, как при встрече он впивался в меня взглядом, будто проникая в мысли, а у меня перед глазами вставали бездонная чёрная пропасть и мёртвое дерево.
Сейчас мне кажется, что чёрная пропасть ползёт всё дальше, захватывая новые территории, упорно собирая силы на границах.
Меня знобит, и я потираю плечи, чтобы согреться.
Гарднерийцы захватят Западные земли целиком, без остатка. Другим расам здесь места не останется.
– Эллорен, если Фогель выиграет, мир станет другим. Сначала они расправятся с икаритами, – побелевшими губами шепчет Тьерни. – Потом с урисками и с кельтами… – Её голос срывается.
– И напоследок – с феями, – в смятении договариваю я.
Глава 2. Рэндалл Грейсон
На следующее утро в аптекарской лаборатории меня встречает взволнованная Тьерни. Мы обе пришли рано. Профессора ещё нет, Джезина о чём-то шепчется с учениками аптекарей, все с фогелевскими повязками на рукавах. Когда я прохожу мимо, каждая из девушек искоса бросает на меня довольный взгляд.
На нашем старом аптекарском столе стоит открытый футляр, в нём моя скрипка.
– Тьерни, – ошарашенно спрашиваю я, – откуда…
– Не знаю. – Она кивает на смеющихся девушек, словно пытаясь меня о чём-то предупредить.
У меня внутри всё переворачивается от дурного предчувствия.
Это проделки Фэллон. Но как она пробралась в комнату к моим братьям?
– Меня настигло страшное возмездие! – объявляю я достаточно громко, чтобы расслышала Джезина и её подружки. – Мою скрипку перенесли на другое место!
Дерзко улыбнувшись, я беру скрипку, и прямо у меня в руках она распадается на две половинки. Её распилили ровно посередине.
Точно так же раскололся портрет Лукаса – пополам.
Сердце у меня останавливается, кровь отливает от щёк.
– Мне очень жаль, Эллорен, – сочувственно охает Тьерни. – Наверное, эта скрипка была тебе очень дорога. – Она мрачно оглядывается на Джезину. – Иначе Фэллон и пальцем бы не шевельнула.
В моих глазах застыли непролитые слёзы, и я едва слышно выдавливаю:
– Да, это особенная скрипка.
Другую мне с дядей Эдвином больше не сделать.
Я упрямо сжимаю дрожащие губы, чтобы не разрыдаться.
Джезина и её подруги не спускают с меня глаз, едва сдерживая торжествующие улыбки. Они явно ждут моей истерики.
Не дождутся.
– Что ты теперь будешь делать? – беспокоится Тьерни.
– Ничего, – отвечаю я. От ярости у меня даже высохли слёзы. – Сейчас Фэллон думает, что отплатила мне. Мы с ней сравняли счёт. – Выдавив улыбку и глядя прямо на Джезину и её сообщниц, я неторопливо укладываю в футляр мою драгоценную искалеченную скрипку.
Потом отряхиваю ладони и усаживаюсь рядом с Тьерни, которая не сводит с меня беспокойного взгляда.
– Знаешь, я всё-таки пойду на Йольский бал, – холодно улыбаюсь ей я.
Спустя два дня вечером мы вдвоём с Джаредом Ульрихом сидим в тихом уголке университетских архивов. На широком столе перед нами записи лекций, листы пергамента, чернила и перья. Ненависть к Фэллон Бэйн жжёт меня огнём изнутри, но учёбу никто не отменял.
В тот день, когда я нашла сломанную скрипку, сразу после занятий я помчалась в комнату к братьям. Дверь мне открыл Тристан и тут же помрачнел, заметив, что меня трясёт от гнева.
Фэллон попала в цель – она сделала мне очень больно. Теперь я убедилась, что такие удары её конёк.
Тристан молча отступил, пропуская меня в комнату. Я выложила перед ним скрипку. Он взял загубленный инструмент в руки, и его глаза ошарашенно расширились.
– Работка Фэллон Бэйн. – Я буквально выплюнула каждое слово.
– Какой чистый разрез. – Бросив на меня удивлённый взгляд, он провёл пальцем по ровному краю древесины. – Наверное, лобзиком пилила.
– Или прибегла к заклинанию, – выдыхаю я с отвращением.
– Вот и мне показалось, что-то не так, – покачал головой Тристан. – Когда я вернулся вчера вечером, то с трудом открыл дверь. Ручка была такой холодной – аж больно дотронуться.
Ну конечно. Ледяная ведьма оставила свой знак.
– Откуда она узнала, что скрипка здесь?
– Может, поломойки рассказали? – пожал плечами Тристан. – Они свободно входят и выходят, а на футляре написано твоё имя.
Все служанки в Верпаксе дрожат при одном упоминании имени Фэллон. Да и не надо быть гением, чтобы догадаться – самое ценное в башне рядом с Ариэль Хейвен я не оставлю.
– Пусть благодарит судьбу, что мне не досталось ни капли магии, – чуть ли не прорычала я.
Тристан задумчиво смерил меня взглядом и положил половинки скрипки на свой письменный стол.
– Хочешь, я схожу к проректору и напишу жалобу?
– Нет! Лучше заморозь глупую голову Фэллон! Или подпали. Сумеешь?
Тристан глубоко вздохнул и ответил в своей обычной манере, с непоколебимым спокойствием:
– Ну да. Это несложно. А потом меня исключат из университета. Вот незадача.
Я плюхнулась на кровать, сверля его злобным взглядом.
Тристан осторожно опустился рядом.
– А ты не пыталась привлечь на свою сторону Диану Ульрих?
Диану? Что это пришло в голову моему младшему братику?
Уголки губ Тристана приподнялись, намекая на улыбку.
– Поговаривают, что Диана не раз заявляла во всеуслышание, что голове Фэллон самое место на городских воротах. «Оставить на корм воронам» – это её слова.
О кровожадная Диана! Как приятно, что хоть кто-то меня понимает!
Джаред постукивает карандашом по пергаменту, и я прогоняю мысли о Фэллон и скрипке.
Склонившись над столом, Джаред переписывает мои лекции по химии. У ликана на удивление аккуратный почерк. Диана отказалась делиться с ним конспектами, и теперь мои пергаменты – единственный способ узнать, о чём говорила на лекции профессор Воля.
