На спине одной из кобыл лежат два тела, завёрнутых в попоны. Вероятно, это те самые сломленные шелки, чьи шкуры уничтожил хозяин. Марина сама попросила амазов убить их, чтобы прекратить страдания.
Одно дело – слышать о несчастных шелки, и совсем другое – увидеть их своими глазами.
Гнусность и варварство моих соплеменников лишают меня дара речи.
Алкиппа, проходя мимо, сжимает боевой топор и бросает на меня полный ярости взгляд, и я не представляю, что можно на это ответить, молча сгорая со стыда за своих соплеменников.
Вдруг Алкиппа, оскалив зубы, бросается ко мне.
– Посмотри на них, гарднерийка! – рычит она. – Давай!
И я смотрю с неуклонно возрастающим отчаянием на среброволосых женщин, ручейком устремляющихся на поляну. На их лицах – печать боли и страданий. Некоторые едва сдерживаются, чтобы не выплеснуть охвативший их гнев. Они оглядываются, будто выбирая, на кого кинуться в первую очередь. Многие из них избиты, они щурятся от света, низко склоняют голову и едва переставляют ноги. Другие привыкли к издевательствам, они двигаются порывисто, нервно и готовы спрятаться, услышав любой громкий звук. А некоторые не понимают, где они и что происходит, как одна совсем юная девушка, которую поддерживают две пожилые шелки. Она смотрит прямо перед собой, но ничего не видит.
Вдруг девушка валится на землю, словно у неё подкашиваются ноги, подтягивает колени к груди и начинает раскачиваться из стороны в сторону, не слыша призывов подняться. Высокая воительница опускается рядом с ней на колени и что-то тихо говорит, поглаживая девушку по спине сильной рукой. Две пожилые шелки тоже садятся рядом, безуспешно пытаясь успокоить несчастную, но она, широко раскрыв глаза, смотрит мимо собравшихся вокруг неё и не слышит ни слова.
– Взгляни на неё! – рычит Алкиппа, указывая на съёжившуюся на траве девушку.
Я пытаюсь, но не могу выдавить ни слова. Перед лицом бесконечного ужаса слова теряют смысл.
– Как ты думаешь, сколько ей лет? – вопрошает Алкиппа. Я честно пытаюсь что-то сказать, но голос мне не повинуется. – Сколько ей лет, гарднерийка?!
– Двенадцать, – наконец хриплю я.
– Ты не поверишь, что с ней делали ваши мужчины, когда мы её отыскали!
Алкиппе даже не нужно бить меня топором с рунами. Ужасная тяжесть от каждого её слова пригибает меня к земле, от стыда перехватывает горло, я задыхаюсь.
– Если я когда-нибудь… – в ярости рычит Алкиппа, – встречу гарднерийца – неважно, друг он тебе или даже брат, – я разрублю его пополам этим самым топором. Вот почему Богиня требует, чтобы мы изгоняли мужчин сразу после рождения. Жили без них. Были сильнее мужчин. Потому что даже самый безобидный малыш вырастет в омерзительное чудовище! Не отворачивайся! Смотри на эту девочку!
Я заставляю себя снова взглянуть на несчастную шелки, которую пытаются поставить на ноги. Алкиппа без колебаний подхватывает дрожащую шелки на руки и несёт к круглому военному шатру, защищённому рунами.
Я хочу крикнуть им вслед, что не все мужчины чудовища, но сейчас, среди бесконечного горя, слова застревают в горле. На поляну входит Марина, крепко обнимая одной рукой юную девушку. Это её сестра! Я помню её лицо по рисункам Винтер.
Марина поворачивается в мою сторону, и я вижу её пылающее гневом лицо. Наши взгляды на мгновение встречаются, и Марина вместе с сестрой исчезает в просторной палатке.
Весь день и весь вечер амазы осматривают и лечат шелки, а я брожу по лагерю, пытаясь помочь чем могу.
До позднего вечера я разношу воду, еду, мою плошки и чугунки. Падая от усталости, я вдруг вижу Диану, которая берёт меня за руку и ведёт вздремнуть в палатку. Ликанка укладывает меня на походную кровать, накрывает тёплым одеялом и растягивается рядом, заключив меня в дружеские объятия.
Я долго глухо всхлипываю, уткнувшись ей в грудь, сгорая от стыда и отвращения за всё увиденное и услышанное. Мне кажется, я долго не избавлюсь от отвращения к мужчинам.
– Надо было отдать им шкуры, – плача, говорю я Диане. – Не ждать, пока они окажутся у моря, а отдать им шкуры сейчас и позволить перебить как можно больше гарднерийцев.
– Ш-ш-ш, – успокаивает меня Диана, гладя по голове.
А я всё плачу и плачу, пока мои распухшие глаза не закрываются сами собой, отсекая остатки света. Даже закрыв глаза, я продолжаю плакать, пока не проваливаюсь в сон.
– Эллорен.
Кто-то трясёт меня за плечо.
Это Марина.
Я в испуге сажусь на кровати.
– Мы уходим, – говорит шелки, опускаясь рядом со мной на колени.
Взглянув на мои заплаканные глаза и на мирно лежащую рядом Диану, Марина хмурится.
– Ты пришла попрощаться? – При мысли о расставании моё сердце болезненно сжимается.
Марина грустно улыбается в ответ и кивает. Я раскрываю ей объятия и ласково провожу рукой по её серебристым мягким, как морская волна, прядям.
– Я буду очень скучать по тебе, Марина. Но я рада, что ты отправляешься домой. Я от всей души надеюсь, что шелки найдут способ больше никогда не выходить на берег.
– Амазы дали нам особые руны, – объясняет Марина, вынув из кармана чёрный гладкий камень с алой руной. – Они помогут нам разорвать старинное заклятие, которое влечёт нас к берегу.
– Я рада, – улыбаюсь я сквозь слёзы.
Вместе с Дианой мы провожаем Марину. Уже перевалило за полдень, небо затянуто тяжёлыми серыми тучами, которые посылают мелкий холодный дождик, прилетевший издалека в солнечную долину амазов. Валаска уже сидит верхом и отдаёт приказы. Алкиппа, Фрейя и другие воительницы помогают шелки взбираться на лошадей и усаживаются вместе с ними, не забывая прихватить оружие. Несколько больших мешков, наполненных, по-видимому, шкурами шелки, навьючены на особых лошадей, окружённых дополнительной охраной.
Сквозь толпу идёт королева Алкайя. Валаска склоняется перед правительницей и внимательно её слушает, время от времени согласно кивая.
– Марина, – зовёт нашу шелки Алдер, направляясь к нам.
Дриада в полном боевом вооружении ведёт на поводу двух лошадей. Рядом с Алдер шагает хрупкая юная шелки.
Сестра Марины.
При встрече с Корой я пытаюсь улыбнуться – так зовут эту девушку на всеобщем языке, – однако застывшие губы мне не повинуются. В глазах у Коры столько боли, что улыбаться рядом с ней мне кажется неприлично.
Марина взмахом руки просит Алдер подождать ещё минуту и поворачивается ко мне. К моим глазам подступают слёзы, горло сжимается от горя. Я обнимаю шелки в последний раз, а она касается моего лба лёгким поцелуем. По моим щекам струятся слёзы. Пристально взглянув мне в глаза, Марина обнимает Диану.
– Прощай, Диана Ульрих.
– Прощай, Марина, – отвечает ликанка, отступая на шаг и протягивая шелки руку. – Для меня было большой честью познакомиться с тобой.
