Между прочим, я не знал — и до сих пор не знаю, — как он выглядит. В момент нападения было темно, преступник был в капюшоне, а я смотрел только на его оружие. Могу описать самую незначительную деталь его ножа, однако в моих кошмарах я не видел лицо. Я старался, да и сейчас пытаюсь не испытывать к нему ненависти, а просто стереть из памяти. Вероятно, поэтому даже теперь я не хочу упоминать его имени.
Но всё выглядело так, будто я и не должен был в любом случае встретить его. Суд — это место для различных игр, и пока защита плела свои интриги, я стоял в соседней комнате вместе с Кирсти — детективом, расследовавшим это дело. Те новости, которые она мне сообщила, не выглядели хорошими. Буквально перед Рождеством защитникам обвиняемого был передан ряд документов, но теперь они отрицали факт его получения. А так как сторона обвинения не могла доказать обратное, у судьи не имелось другого выбора, кроме как поверить адвокатам. Сейчас он должен был решить, отклонить ли иск в связи с процедурными нарушениями или отправить дело на новые слушания.
Казалось, мы провели в этой комнате целую вечность. Наше дело было не таким сложным — нас заверили в том, что всё очень просто и прямолинейно, но предстояли тысячи игр по поводу того, каким должен быть размер морального ущерба, выплачиваемый пострадавшему. Сначала нам сказали, что я могу его получить, затем — после очередного возражения защиты, — что я не имею права его требовать. Слушания должны были перенести на два месяца.
∗ ∗ ∗
А зачем тянуть резину до марта, если дело кажется уже почти решенным? Там будет другой судья, другой прокурор, опять придется готовить массу документов — по крайней мере, теоретически. Игры продолжались. За три дня до новых назначенных слушаний защита обвиняемого попросила предоставить в суд полный послужной список Финна за всё время его работы в полиции. Это требование было очень странным — ведь еще в самом начале процесса на первом заседании адвокатам обвиняемого сообщили, что они могут получить послужной список Финна за 2016 год, и тогда они взяли этот документ, посчитав его необходимым. И к чему теперь тогда вся эта возня?
Если говорить коротко, то все участники процесса понимали, что уголовная прокуратура перегружена и ее сотрудники не смогут провести суд в такое короткое время. В случае возникновения какого-либо несоответствия в документах защита обвиняемого попросит отклонить иск на том основании, что мы передали доказательства третьим лицам, ведь уже в самом начале слушаний они заявили, что сторона обвинения не смогла предоставить им нужные документы.
По этому поводу завязался очередной спор и в конце концов было решено, что Кирсти найдет соответствующие документы и сделает с них копии — она должна была выполнить эту задачу, на которую обычно уходит час, за двадцать минут. Она сделала это без особого энтузиазма, еле-еле уложившись в отведенное временное окно, и передала бумаги представителю обвинения.
К нашему огорчению, войдя в зал суда, он вернулся оттуда уже через двадцать минут с очень недовольным лицом и сказал, что из него сделали посмешище. Оказалось, в принтере зажевало бумагу, на что Кирсти не обратила внимания, и в результате этого потерялось две страницы. Теперь защита обвиняемого была на коне. И если мы не сможем определить, что было потеряно (и снова сделать это надо очень быстро), то вся эта набившая оскомину тягомотина начнется с самого начала.
К счастью, после еще одного длившегося вечность часа эта работа была проведена, и судья убедился, что, несмотря на все горячие доводы защиты, для иска имеются все необходимые документы, а до этого всего лишь произошла ошибка. Он жестко поговорил с представителями защиты, и слушания продолжились. Но теперь появилась новая проблема — день заканчивался. Поэтому должна была быть назначена другая дата судебного разбирательства.
И все-таки его отложили на два месяца. Мы были сломлены. Как они посмели сыграть с нами злую шутку. Адвокат обвиняемого был мерзкий тип — никто не станет этого отрицать, — пытавшийся не допустить осуществления правосудия и желавший, чтобы суд либо не стал разбирать это дело, либо рассмотрел его чисто формально. Помните, я говорил, что не слежу за тем, как судят тех преступников, которых ловлю? Я теперь понял, по какой именно причине мне не хочется этого делать.
Уголовная прокуратура также предупредила нас, что защита обвиняемого может проделать следующий трюк. В ходе предстоящего заседания адвокат может потребовать прекратить дело из-за «использования судебной процедуры во вред стороне защиты» на том основании, что с момента совершения преступления прошло уже полгода и обвиняемый уже ничего не помнит.
Не стоит и говорить о том, что я помнил все события той ночи до мельчайших подробностей. Ведь я каждый день прокручивал их в своей голове. Но среди всех этих юридических тонкостей, от которых шла кругом голова, был один маленький лучик надежды. Представитель обвинения — тот, что вел дело в январе — сказал нам, что слышал, как один из адвокатов обвиняемого говорил про окружного судью: «Он не дал нам разыграть еще одну карту».
И вот, наконец, игра началась заново.
∗ ∗ ∗
Когда ты работаешь полицейским, есть несколько вещей, которые тебе нельзя делать. Одна из них — плохо выступать в суде со свидетельскими показаниями. Если и есть где-то место, где ты должен собрать воедино свою историю произошедшего, то это надо делать как раз на месте для свидетелей, глядя в глаза обвиняемому и снимающим тебя журналистам.
Но я не справился с этим. Давая показания, я вместо того, чтобы говорить заранее заготовленные фразы, был очень эмоционален. Все-таки я очень долго ждал, когда же я выступлю. Однако я всё же рассказал всё, что помню, и как только я закончил свою речь, тревожное волнение ушло. Теперь от меня уже ничего не зависело. Потом в суде выступали Кирсти и Шон Дилли с великолепными речами в мою защиту. Я протер глаза от слез и поехал домой к своему мальчику.
Новости о вынесенном вердикте застали меня в пути. Сначала на телефон пришло СМС-сообщение, затем поступили два звонка. Я поднял трубку. Это был Шон. Не тратя времени на приветствия, он произнес: «Виновен».
∗ ∗ ∗
Между двумя судами произошло еще одно большое событие — в конце марта Финн ушел на пенсию со службы.
Я никак не мог смириться с этим. К тому моменту я был кинологом уже в течение восьми лет и видел, как ведут себя в этой ситуации мои коллеги. Поэтому я уже представлял себе, как это ужасно, когда твой трудолюбивый, верный, всё понимающий полицейский пес уходит на пенсию. Вы настолько сживаетесь, работая вместе, что когда это происходит, ты словно теряешь часть себя. С учетом всего того, что мы с Финном пережили за последние месяцы, я понимал, что этот процесс пройдет еще тяжелее, чем предполагалось. Но по крайней мере моего друга всё еще ждала впереди последняя песня — участие в конкурсе на лучшую дрессированную полицейскую собаку графства, часть испытаний которого должна была пройти в школе имени Роберта Брюса в Бетфорде.
Я, как уже говорилось, довольно спокойно отношусь к участию Финна в конкурсах, однако в тот раз всё было по-другому — все-таки этот конкурс должен был стать завершающим аккордом в службе Финна. Он должен был проходить в два дня — двадцать восьмого и двадцать девятого марта, лучшего времени нельзя было и придумать. Не то что у меня были конкретные предпочтения относительно того, в какие именно дни Финн должен участвовать в соревновании, мне просто очень приятно, что он будет представлять наше подразделение. А так как теперь пес стал местной знаменитостью, новость о его участии в соревновании вошла в информационные выпуски о событиях в графстве. Всё это плоды запущенной Шоном Дилли кампании за принятие «Закона Финна».
