– Пойду туда после школы, – сказал Даркус, рассматривая свои руки. – Посмотрю.
– Может, не стоит? – спросила Вирджиния.
– Я должен, – ответил Даркус. – Нужно похоронить их, как полагается…
– Да! – Бертольд заморгал. – Я тоже хочу.
– А, ну да. – Вирджиния кивнула. – Они заслужили, надо их проводить по-хорошему.
– Тебе же нельзя никуда ходить, – напомнил Даркус.
Вирджиния пожала плечами:
– У меня всё равно после уроков гимнастика. До шести меня дома не ждут. А жуки важнее.
Все замолчали, представляя себе, какое зрелище их ожидает в канализации.
– А что теперь с Базовым лагерем? – спросил Бертольд.
– Я сегодня с утра выходил на пожарную лестницу. В лагере одни обломки, – без выражения сказал Даркус. – Она победила.
– Нет, Даркус… – Вирджиния отрицательно замотала головой.
– Вирджиния, она победила, – вздохнув, повторил Даркус. – Базовый лагерь уничтожен, Спенсера Крипса мы не нашли, профессор Эпльярд в коме, жуки погибли, а папа… Мы даже не знаем, где он. – Даркус уронил голову на руки. – Лукреция Каттэр в Америке, и ни вы, ни я, и вообще никто не может ей помешать. Всё безнадёжно.
– Скорей всего, ты и не можешь ей помешать, но все вместе мы наверняка сумеем! – сказал Бертольд. – Нужна только воля и целеустремлённость…
– Вам даже нельзя со мной видеться после уроков! – рявкнул Даркус.
Вирджиния и Бертольд переглянулись.
– Ну, возможно, мы этот вопрос решили, – сказала Вирджиния.
– Как? – Даркус нахмурился. – Папа предупредил ваших родителей, что вам запрещено со мной общаться.
– Да вот… – Бертольд кашлянул. – Э-э…
– Только не злись! – попросила Вирджиния.
– Насчёт чего?
– Понимаешь, мы, наверное, сказали своим родителям, что… э-э…
– Мы сказали, – вмешалась Вирджиния, – что у твоего папы случился нервный срыв, и он из-за этого говорил и делал всякие безумные вещи. Например, исчез. – Она втянула голову в плечи, смущённо улыбаясь.
Даркус ушам своим не верил.
– Мама всего один раз встречалась с твоим папой, но о его исчезновении она и раньше слышала и знает, что ты одинокий сиротка, о котором заботится дядя, поэтому, когда твой папа явился к нам и стал вопить, что нам нельзя общаться, мама решила: твой папа считает, что я на тебя плохо влияю. Она здо́рово разозлилась. А твой дядя Макс, когда меня сегодня утром привёз, был такой вежливый, всё время извинялся, говорил, что очень мне благодарен, потому что дружба со мной много для тебя значит, и вообще, какая я милая и воспитанная девочка. Мама прямо заслушалась.
Дядя Макс сообщил, что твой папа ненадолго уехал, и мама сразу почуяла неладное. Как только он уехал, мама накинулась на меня с вопросами. Правду я сказать не могла, вот и придумала про нервный срыв. Наврала, что накануне – как раз в тот день, когда они с мамой разговаривали, – твой папа был не в себе и врачи отправили его в специальную больницу. Он там останется, пока ему не станет лучше, а ты ужасно расстроился, и потому мы с Бертольдом пришли к тебе вечером, потихоньку, чтобы подбодрить, потому что мы такие замечательные друзья. – Вирджиния гордо выпрямилась. – Так что видишь – общаться нам с тобой никто не запрещает. Просто мне велено после школы дома сидеть за то, что ушла без спроса.
– Мама Вирджинии позвонила моей маме и всё ей рассказала, – добавил Бертольд.
Даркус только глазами хлопал.
– Ты всем рассказываешь, будто бы моего папу посадили в сумасшедший дом?
– Ну-у, не совсем так… – возразил расстроенный Бертольд. – Мы сказали, что твоего папу отправили в клинику, потому что у него был нервный срыв из-за трагической смерти твоей мамы.
– Что-о?! – Даркус не усидел на месте и вскочил из-за стола. – Вы ничего не знаете о моей маме!
Он в ярости вылетел из столовой.
– Ох! – Бертольд жалобно посмотрел на Вирджинию. – Как-то нехорошо получилось.
– Даркус, это ты? – раздался голос дяди Макса, как только Даркус открыл ключом дверь.
– Кто ещё? – огрызнулся Даркус.
– Чудесно!
Дядя Макс вышел на площадку лестницы. Он отряхивал руки и улыбался племяннику.
Даркус посмотрел на него с подозрением.
– Чему ты радуешься?
– Может быть, зайдёшь в комнату? – отозвался дядя Макс.
Даркус бросил рюкзак и куртку в коридоре прямо на пол, у входа.
– Эх, Даркус, ну сколько раз тебе говорить, чтобы вешал куртку на крючок? У тебя память коротенькая, как у летучей мыши.
Дядя Макс, посмеиваясь, вернулся в гостиную.
Мальчик поднял куртку и повесил на вешалку, а потом поднялся наверх. Дядя Макс стоял посреди гостиной, раскинув руки в стороны.
– Та-дам! – пропел он.
Даркус вытаращил глаза.
Вся мебель в комнате была передвинута. Диван и кресла выстроились в ряд под окном, кофейный столик отодвинут к камину. Над часами, пониже африканских масок, висела пробковая доска для объявлений, а к ней были кнопками приколоты грязные и мятые листки бумаги. Даркус подошёл ближе – это были улики и подсказки, которые висели раньше на спинке шкафа в Базовом лагере, карточка Новак и составленный Вирджинией список сведений о жуках.
В дальнем конце комнаты появился пустой небесно-голубой детский бассейн. Дно его было посыпано дубовыми опилками. С одного края были сложены горкой и частично зарыты в опилки несколько чашек, а с другой лежали мелко нарезанные кусочки арбуза, огурца и банана. Жуки-погорельцы деловито рыли ходы в опилках, жевали фрукты и вообще обживали новое место. У левой стены, где раньше был диван, стоял верстак Бертольда. На верстаке разложены инструмены из Базового лагеря. Над верстаком на четырёх крючках, ввинченных в потолок, висел брезент, расшитый хрусталиками от люстры, и возле каждого хрусталика дремали светляки.
– Ну? Как тебе? – спросил дядя Макс.
– Потрясающе! – прошептал ошарашенный Даркус.
Дядя Макс гордо кивнул.
– Неплохо обновил интерьер, хотя и нескромно самого себя хвалить. Хрусталики чистить замучился, и, конечно, с вашим Базовым лагерем это не сравнится, но всё-таки…
Даркус повис у дяди на шее, уткнувшись лицом в рубашку в стиле сафари.
– Уф! Осторожно, малыш!
– Класс! Это так здо́рово! – сипло проговорил Даркус. – Правда, здо́рово.
И вдруг оказалось, что он плачет. Тихо, давясь всхлипами. Плачет от дядиной доброты, от горя о погибших жуках, от злости на папу, плачет оттого, что всё так несправедливо и безнадёжно.
– Поплачь, поплачь – легче станет. – Дядя Макс погладил его по голове. – Когда выплачешься – и думается лучше, и для души полезно.
