– Он нам поможет! – взволнованно сказал Даркус. – Наверняка поможет! Уж если кто знает, как остановить Лукрецию Каттэр, так это он.
– Так! – Мотичилла кашлянула. – Значит, у нас трое детей, один взрослый, он же второй пилот… и ещё мы возьмём одного пассажира в Нарсарсуаке?
– И про жуков не забудьте! – Даркус показал на чемодан, который волочил за собой.
– Жуков? – Мотичилла нахмурилась.
Даркус аккуратно положил чемодан плашмя, отстегнул застёжки и поднял крышку. Внутри, словно соты, стояли пластиковые стаканчики, а промежутки между ними были заполнены клочками мха и мятой газетной бумагой. Изо всех чашек выглядывали большие и маленькие жуки.
– Их здесь сто восемьдесят семь.
– Сто восемьдесят восемь, – поправила Вирджиния, показывая всем баночку из-под лекарств, где сидела жёлтая божья коровка.
Встав на колени, Вирджиния вынула из кармашка на передней стенке чемодана банку от варенья, в крышке которой были пробиты дырочки. В банке было девять жёлтых божьих коровок – шесть из них мёртвые. У трёх, пока ещё живых, на надкрыльях было по одиннадцать пятнышек.
Даркус открутил крышку и чуть-чуть приоткрыл. Вирджиния ловким движением вытряхнула жёлтую божью коровку в банку и снова закрутила крышку.
Мотичилла повернулась к дяде Максу:
– Это и есть тот «неоднозначный» груз, о котором ты говорил?
Дядя Макс кивнул и сказал:
– Никто не должен знать о специфических талантах этих жуков, иначе их конфискуют и убьют. Нужно провезти их в Америку и обратно так, чтобы никто не догадался.
– Ясно, значит, нам лучше не попадаться. – Мотичилла улыбнулась. – Если спросят, вы – друзья и родственники чудаковатого британского миллионера Максимилиана Катла. – Дядя Макс поклонился. – Он везёт вас в Диснейленд на своём частном самолёте. Понятно?
– Понятно! – закричали все хором.
– Тогда вперёд!
Мотти зашагала к выходу на лётное поле.
Сзади громко хлопнула входная дверь. Все быстро обернулись.
– Ой-ой-ой! – У Бертольда был такой вид, словно он сейчас упадёт в обморок.
На пороге ангара стояли две женщины.
– МАМ! Ты что здесь делаешь? – завопила Вирджиния.
– Я могла бы тебя о том же спросить, – ответила миссис Уоллес, уперев руки в бока и сердито поджав губы.
– Ах, миссис Уоллес… – извиняющимся тоном начал дядя Макс.
– И не пробуйте меня умаслить своими лживыми любезностями! – отрезала миссис Уоллес. – Ничего не хочу слышать! Я явилась за своей дочерью и немедленно заберу её домой.
– Нет, мам! – крикнула Вирджиния.
– Берти… – У Калисты Блум глаза были как у побитого щенка. – Ты мне сказал неправду.
– Прости! – Бертольд стал пунцовым.
– Не ругайте его, пожалуйста! Если бы он не сказал Айрис Крипс, что происходит, мы бы ни о чём и не узнали, – напомнила миссис Уоллес.
Даркус повернулся к Бертольду:
– Ты рассказал миссис Крипс?
Бертольд повесил голову.
– Ей так одиноко. Я её навещал пару раз, – признался он. – Я не хотел ей говорить, но мне было ужасно тяжело, что я соврал. И я подумал: если что случится, пусть она объяснит маме.
– Миссис Крипс тоже мать, и она знает, что такое – потерять своего ребёнка, – сказала Барбара Уоллес. – Конечно, она сразу нам позвонила! О чём вы только думали? – напустилась она на дядю Макса.
Дядя Макс покраснел.
– Вы, конечно, правы. Я увлёкся, простите. Хотя это совершенно непростительно. Я очень сожалею.
– Вы сами хуже ребёнка! – отчитывала его Барбара Уоллес. – А ведь взрослый человек. Ответственней надо быть!
– Берти, крохотулечка ты мой! – Мама Бертольда раскрыла объятия, и он бросился ей на шею. Она посмотрела поверх его головы на Даркуса. – Вот этот мальчишка сбил тебя с толку?
– Нет, мам. – Бертольд покачал головой и, к удивлению Даркуса, высвободился из маминых объятий. – Прости, что я тебе наврал, мне правда очень стыдно. Только я всё равно должен уехать. Отпусти меня, пожалуйста! Происходят страшные вещи, и от этого может быть плохо нам всем. – Он часто заморгал. – У миссис Крипс пропал сын, наша подруга Новак в опасности, а у Даркуса папа исчез. Мы думаем, он поехал в Америку, чтобы не дать Лукреции Каттэр сделать что-то ужасное на церемонии вручения кинопремии.
– Кинопремии? – удивилась мама Бертольда. – Ах, обожаю кинопремии! – Она всплеснула руками, восторженно улыбаясь. – Там все такие красивые, нарядные… Платья так и сверкают!
– Мам… – Бертольд подёргал её за руку. – Мне нужно поехать, понимаешь?
Вирджиния кивнула и тоже подошла к матери.
– Мам, прости, что я соврала. – Слова хлынули потоком. – Это только потому, что я боялась, вдруг ты меня не отпустишь, а это очень важно, важнее всего, что я делала в жизни! И я им нужна. Мне обязательно надо ехать. Ну пожалуйста!
Миссис Уоллес посмотрела на Даркуса.
– Ты мне сказала, что его папа в больнице.
– Я обманула тебя, – призналась Вирджиния.
– Совсем вы заврались, детки. – Барбара Уоллес прищёлкнула языком, не сводя глаз с Даркуса. – Твой папа сказал, чтобы моя дочь держалась от тебя подальше.
– Он хотел её защитить, – ответил Даркус, бесстрашно глядя в глаза миссис Уоллес. – Он знал, что мы захотим сражаться с Лукрецией Каттэр. Думал, если не даст нам общаться друг с другом, то сможет нам помешать.
– И похоже, он был прав. – Барбара Уоллес покачала головой. – Не надо вам ни с кем сражаться. Вам уроки делать надо! Вы же просто дети.
– Мы не просто дети, – возразил Даркус. – У нас есть сто восемьдесят восемь необыкновенных жуков и ещё дядя, который понимает, что дети могут сражаться не хуже взрослых.
Миссис Уоллес сурово посмотрела на дядю Макса. Он чуть-чуть поклонился, будто извиняясь без слов.
– Вирджиния, ты уверена, что тебе обязательно надо в этом участвовать? – спросила Барбара Уоллес.
Вирджиния крепко стиснула кулаки и решительно кивнула.
Барбара Уоллес с тяжёлым вздохом покачала головой:
– Может, если бы я могла поехать с вами… Но сейчас Рождество, и кому-то надо присмотреть за Кейшей и Дарнеллом.
– Я могу поехать! – вдруг подала голос мама Бертольда.
– Что?! – вскрикнул Бертольд.
– Я могу поехать с вами в Голливуд. – Калиста Блум захихикала, сама удивляясь собственным словам. – Я, конечно, драться совсем не умею и ужасно боюсь всяких ползучих букашек, но я могу проследить, чтобы дети нормально питались и сварить им перед сном по чашке какао.
– А как же рождественская пантомима? – спросил Бертольд. – Ты играешь добрую фею, нельзя же всё бросить!
