Дверь исчезла.
Дилан моргнул. Дверь исчезла.
Там, где только что была дверная коробка, дверь темного дерева и металлическая ручка, теперь виднелась лишь стена все с теми же готическими обоями с синим рисунком.
«Это, наверное, чья-то шутка», – подумал он. Все здесь, должно быть, чья-то шутка. Дилан достаточно водил за нос других, чтобы понять, что теперь смеются над ним.
Он попытался встать – голова кружилась. В какой-то миг затылок обожгло болью, и он испугался, что видение гримерной вернется. Но он сосредоточился на стене, и жуткое чувство исчезло.
Его руки дрожали, когда он приблизился к месту, где только что была дверь. Фонарик замигал. Если это шутка, подумал он, почему тогда сердце колотится так, что вот-вот выпрыгнет из груди?
Дилан с опаской коснулся стены там, где была дверь. Затем постучал. Стена казалась сплошной. Он осмотрел ее всю, ожидая увидеть просвет или трещину, что угодно, что разрушило бы искусно созданную иллюзию – с такими маги выступают на сцене. Но ничего не обнаружил.
Потом повернулся и, прислонившись к стене спиной, направил луч фонарика на узкую лестницу. Может быть, мальчик успел ускользнуть. Может быть, он ждет его там, внизу, прямо за углом. Может…
Стена словно прогнулась под его весом, смягчилась, как подушка, призывая погрузиться в сон, маня расслабиться и отдаться во власть сновидений. Дилан отпрыгнул и уставился на стену. К своему ужасу, он увидел собственный силуэт, отпечатавшийся на обоях, словно это была не стена, а мягкий воск. Отпечаток походил на его тень – или тень мальчика в маске, – и он безмолвно молил Дилана вернуться, будто бы жаждал нового, долгого объятия.
Дилан повернулся и бросился вниз по ступенькам. Не оглянувшись, даже когда за его спиной, в темном коридоре и неведомых комнатах за ним, раздался щелчок замка и скрип петель.
Глава 15
– И ЗАЧЕМ ТОЛЬКО ЧАСТНОЙ ШКОЛЕ весь этот старый хлам? – спросила Азуми, когда они проходили мимо очередной изящной гостиной. – И где же классные комнаты?
Они с Маркусом уже потеряли счет каминам, мимо которых прошли и которые все были из разных материалов: каменные, мраморные, кирпичные. На каминных полках стояли керосиновые лампы c дутыми стеклами, антикварные фотографии в рамках и маленькие фарфоровые фигурки животных. На стенах висели картины: портрет за портретом, и все каких-то важных персон в дорогих костюмах, а также несколько восхитительных пейзажей долины реки Гудзон. Но ни Маркус, ни Азуми не заметили ничего, что походило бы на школьный интерьер.
– Может, это все для того, чтобы впечатлить посетителей? – предположил Маркус. – На случай, если родители вдруг решат прийти и посмотреть, на что ушли их деньги.
О своем предполагаемом обучении он помалкивал. Он никогда прежде не был в таком роскошном доме, даже кампус Оберлин, где он выступал, не шел ни в какое сравнение с Ларкспуром, и ему не верилось, что ему предстоит здесь жить. Он крепко сжимал пальцы, чтобы вновь не начать отбивать ритм Музыканта. К счастью, Азуми ничего не замечала.
– Вот это уже на что-то похоже, – сказала она, переступив порог огромной кухни, где стояло множество шкафов. Стойка в центре напоминала громадную каменную глыбу, которая давным-давно закоптилась. – Эта кухня достаточно большая, чтобы накормить сразу несколько классов.
Маркус открыл один из шкафчиков.
– Да! – Он вытащил несколько металлических подносов. – Посмотри.
Он показал Азуми герб Ларкспура, выгравированный в центре каждого подноса – та же маленькая птичка, что и на колоннах при входе.
– Мы не сумасшедшие. Это точно школа.
– Но куда все подевались? – спросила Азуми, потянув за ручку ящика, набитого, как оказалось, погнутыми столовыми приборами.
Маркус открыл дверь рядом со средних размеров холодильником.
– Смотри-ка, сколько тут всего! Ты голодная?
Азуми неловко улыбнулась:
– Ну да, немного.
– Тогда нам повезло.
Маркус шагнул в сторону. За дверью оказалась огромная кладовая, забитая коробками с печеньем и крекерами, рыбными консервами, банками с маринованными огурцами и вареньем. Маркус открыл пачку картофельных чипсов:
– Вполне съедобно.
Азуми запустила руку в упаковку шоколадных вафель. Откусив от одной, она закрыла глаза и вздохнула:
– Потрясающе. Лучше может быть, только если добавить чашечку травяного чая моей ба.
– Твоей кого?
– Моей бабушки. Она долго жила с нами, пока не умерла.
Чтобы заполнить неловкую паузу, Маркус быстро заговорил:
– Нужно захватить что-нибудь с собой, чтобы угостить остальных.
Азуми кивнула. Вдвоем они принялись опустошать полки, утоляя голод. После такого странного утра было здорово насладиться чем-то совершенно обычным, например, едой.
– Скажи еще раз, откуда ты? – спросил Маркус.
– Из пригорода Сиэтла, – ответила Азуми, проглотив хрустящее печенье.
– И почему ты здесь? – продолжил Маркус.
Азуми смерила его взглядом:
– Я же уже объясняла. Я приехала учиться.
– Я имею в виду, что Ларкспур очень далеко от твоего дома.
– Огайо тоже не близко.
Азуми открыла другую дверь – в комнате за ней рядами стояли длинные обеденные столы. Дневной свет просачивался внутрь через высокие окна под самым потолком.
– Смотри, это, наверное, обеденный зал.
Маркус по-прежнему смотрел на нее:
– Но я приехал сюда учиться музыке. Я просто подумал, что, наверное, тебе бы хотелось быть поближе к семье. На западном побережье наверняка есть хорошие школы.
Азуми быстро направилась через всю комнату к приоткрытой двери на другой стороне:
– С моей семьей сейчас все немного странно.
– В каком смысле?
Маркус заметил, как заливается краской лицо Азуми, и пожалел о своем вопросе. Он поспешил нагнать ее.
Теперь они оказались в прачечной. У противоположной стены стояли стиральная машина и сушилка, такие большие, что можно было забраться внутрь. На серебристых стойках по углам комнаты висела форменная одежда – еще одно доказательство, что они на верном пути. Та же эмблема, которую они видели на подносах, была вышита на рукавах свитеров-безрукавок, сложенных стопкой.
– Извини, – сказал Маркус. – Я понимаю, это очень личное.
– Все в порядке. – Азуми глядела куда угодно, только не на него. – Моя старшая сестра пропала в прошлом году.
– О господи! Это ужасно. – Маркус не знал, что сказать. Он потянулся к ней, будто хотел обнять, но потом неуклюже уронил руки. – Как это случилось?
