– Вообще-то это твои змеи, – бурчу я под нос.
– Что ты сказал? – рявкает он.
Я оборачиваюсь. В груди кипит смесь желчи и жара, страха и гнева. Я отца попросту ненавижу. Сильно-сильно. А ещё я ненавижу то, что от меня ничего не зависит. Он всё равно здесь. Хочешь не хочешь – терпи.
В итоге ненависть лишь ещё больше отравляет мне жизнь.
Остаётся только заткнуться и молчать в тряпочку. Он ждёт, что я извинюсь, пойду к себе, умоюсь и тогда, если мне повезёт, мы притворимся, будто этого разговора никогда не было.
Отцовские ноги так быстро грохочут по ступеням, что я даже не успеваю повернуться к нему. Лишь чувствую, как он хватает меня за шиворот. Затем – мгновение невесомости, и я шмякаюсь на пол. Приземляюсь на ноги, но дрожу.
– Не смей! – орёт он, обдавая меня зловонным дыханием. – Не смей больше так со мной разговаривать!
Мать что-то говорит снизу. Отец отстраняется.
– Ступай к себе в комнату и сиди там. Шиш тебе, а не ужин. По крайней мере, пока не научишься уважительно разговаривать со старшими.
Он топает обратно вниз, стуча по пути кулаком в стены. Я не оглядываюсь. И не задерживаюсь на лестнице. Наоборот, влетаю к себе, а он в бешенстве идёт в свой подвал.
Возможно, я это придумал, но готов поклясться, что, когда отец отворил дверь, до меня донеслось их шипение.
И готов поклясться, шипели они на меня.
Андре
Уже обед, а от Эйприл ни слуху ни духу. Меня это тревожит и ранит. У неё нет никаких причин на меня злиться. Вот она бы поверила, скажи я, будто у меня по спальне разгуливал морж-зомби? Нет, просто решила бы, что я переел конфет.
Гордость не даёт мне отправить Эйприл сообщение, но всё равно как-то не по себе. Завтра, если она так и не даст о себе знать, попрошу прощения. Ненавижу, когда она на меня злится.
Я почти весь день торчу дома. Режусь с братьями в видеоигры и гоняю ролики на телефоне, а после обеда пытаюсь отвлечься фильмом. Не помогает.
Тогда я прибегаю к своему излюбленному лекарству от огорчений, которые бывают чаще, чем хотелось бы, и порой доводят до головной боли.
Я принимаю ванну с пеной!
Может, кто-то и поморщится, но мне плевать. Главное – мне помогает. Мама берёт в магазине самую классную пену, аромат – закачаешься. А ещё у нас очень просторная джакузи.
Когда она заполняется и пена уже торчит над краем, я запрыгиваю, пытаясь не взвизгнуть от того, насколько вода горячая. Ложусь, закрываю глаза и отключаюсь от топота братьев, которые носятся по дому друг за другом, торопясь наиграться, пока их не уложили в постель. Почти все они младше меня и явно слопали все вчерашние конфеты. Если сегодня хоть кто-то заснёт, это будет чудом. Кажется, нам всем грозит сахарный удар.
Пожалуй, завтра отправлюсь к Эйприл с пончиками, попытаюсь её задобрить. А может, она ещё раньше придёт в себя и поймёт, что завелась на пустом месте.
Мысли лениво плывут… Не ожидал сегодня столкнуться с Дешоном и Кайлом. Первого я едва знаю, а второго вообще не видел до вчерашнего дня… и вдруг натыкаемся друг на друга в парке. Странно.
Любопытно, пошли они после встречи со мной на кладбище или нет? Узнали, что раскопанная могила исчезла и творятся очень странные дела? Вряд ли. Они так весело играли в мяч, будто ничего не случилось. Словно мы не встретились ночью на кладбище, не напугались до полусмерти…
От ванны по телу растекается тепло, думать тяжело и лениво.
Что-то чиркает меня по ноге.
Я вздрагиваю. Открываю глаза.
Игра воображения? Или пена и впрямь шевельнулась?
– Не глупи, – шепчу я себе, пытаясь успокоиться.
Вода уже тепловатая. Хм… Как это она так быстро остыла? Может, я заснул?
Я осторожно погружаюсь в пену. Закрываю глаза…
Ногу опять задевает что-то – холодное и шершавое!
Я дёргаюсь. Вода выплёскивается через край, сердце подпрыгивает к горлу.
Что это было? Такое ощущение, будто в ванне что-то есть.
– Это просто воображение, – говорю я себе.
Но только собираюсь нырнуть третий раз,
как пена
приходит
в движение!
Я замираю от страха, понимая, что в ванне не один.
Здесь что-то есть.
Рядом с моей ступнёй.
Что-то здесь есть, а я не могу шелохнуться. Собираюсь позвать на помощь, и тут оно показывается.
Пену прорезает какой-то серый треугольник.
Акулий плавник!
Плавно поднимается, выше и выше – скоро акула вынырнет, коснётся меня холодной шершавой кожей, распахнёт челюсти, а затем войдёт мама и увидит, что меня вот-вот сожрут…
Лишь теперь, подумав о её потрясённом лице, я обретаю способность двигаться. Быстрей отсюда, пока акула не всплыла, пока не вонзила в меня зубищи!
Кое-как поднимаюсь на ноги, выпрыгиваю на резиновый коврик. Хватаю полотенце, заворачиваюсь и выскакиваю в коридор, громко хлопая дверью.
– Андре голый, – хихикает Лео с порога своей комнаты.
Я краснею и поспешно забегаю к себе.
– Что это было? – шепчу я сам себе потрясённо, сидя весь мокрый на краю кровати.
Но не возвращаться же в ванную, чтобы выяснить!
Уже начинает знобить, и я переодеваюсь в пижаму.
Из коридора доносятся шаги мамы. Слышно, как она стучится в дверь ванной и, не получив ответа – как же мне хочется крикнуть: «Не входи!», – отворяет дверь.
– Андре! Ты забыл спустить воду!
Нельзя, чтобы она запустила в неё руку! Нельзя!
Я рывком распахиваю дверь и подбегаю к ванной. Мама по локоть запускает руку в воду, где уже опала пена.
Она вытягивает пробку, выпрямляется и качает головой.
– Нельзя быть таким рассеянным, – с упрёком говорит она.
Вода постепенно уходит. В ванне ничего нет. Совсем.
Но, как я ни пытаюсь, не могу себя убедить, что это был просто кошмар.
Дешон
В глубине души я очень хочу снова пригласить Кайла на ночёвку, хоть он и начал доставать своими неудобными вопросами.
Только я переступаю порог моей комнаты, как по спине пробегает холодок страха. Застываю в дверях и смотрю на следы вчерашней ночи. Вот гора одеял, на которых спал Кайл, а там – початый пакетик конфет… Монитор с пустым экраном. Стоит себе на столе как ни в чём не бывало.
Внизу ходят родители, прибираются после ужина, но даже несмотря на эти мирные звуки, моя спальня кажется безмолвной, холодной и отрезанной от всего мира, словно находится на удалённых окраинах Арктики.
