Сам же этот «наглец» моргал глазами и пытался прийти в себя, сидя на сухой, потрескавшейся земле, совсем еще недавно бывшей дном сбежавшего теперь неизвестно куда озера.
– Ах, же ты, негодник! – гневно обратился к нему Бабай, поднимая с земли и старательно отряхивая свою видавшую виды шапку-ушанку. – Ты что ж себе позволяешь, поганец ты этакий! Шапочка-то почти новая, один раз тока надеванная! А ты ее об земь, ирод окаянный!
– Да ладно тебе, Бабаич. Ты ее, небось, как надел лет этак… даже и не помню, сколько тому назад, так и не снимал ни разу, – пробурчал уже знакомый нам незнакомец, напоминавший футбольный мяч. – Чем зря воздух сотрясать, помог бы подняться лучше.
– И как же ты докатился до жизни такой? – сокрушенно покачал головой Бабай, протягивая ему руку. – Посмотри, на кого ты стал похож! Смотреть стыдно! Был ведь весь из себя румяный такой, жаром пышущий, пухлый да сдобный. А стал совсем грязный и несъедобный.
– Кончай наговаривать, Бабаич! – грубо оборвал его незнакомец. – Все это сказки да смешные фантазии. Какой еще «румяный да сдобный»? Забыл, что ли, что я «по амбарам метен, по сусекам скребен»? А что из такого мусора могло выйти?! Из чего намели, то и испекли. В общем, можно сказать, что плохая наследственность, трудное детство и плохая компания оказали на мою дальнейшую судьбу свое тлетворное влияние.
Правда, последняя фраза скорее напоминала цитату из разгромной характеристики с очередного места работы.
– Я не поняла – это Колобок, что ли? – толкнула Анька Стасика в бок.
– Кому Колобок, а кому Колян Боков, – гордо подбоченился Колобок и проникновенно запел хриплым голосом: – «Я из пыли колобок, из песочка пирожок, с гвоздиком да камешком вместо, эх, изюминок».
Растрогавшись от своего пения, он даже попытался было пустить слезу, но трудно сказать, могут ли хлебные крошки, обильно катившиеся из его глаз, считаться слезами.
– Ах ты, рразбойник! Бандюган! Хулиган! – неожиданно налетела на него появившаяся, наконец, Марта.
– Эй, эй! Ты чего клюешься?! – возмутился Колобок, пытаясь уклониться от разбушевавшейся Марты. – Это не по правилам!
– Сейчас узнаешь, чего по правилам, дрружок-пиррожок! – продолжала налетать на него Марта.
– Так давай! Сначала объясняй, а потом уже клювай… то есть клюйся, – на всякий случай откатился подальше от нее Колобок.
– А ррубль юбилейный у меня кто стыррил?! – возмущенно каркнула Марта.
– Какой такой рубль?! – крикнул Колобок.
– Вот этот! – указала Марта на бок Колобка.
В нем действительно блестела какая-то монета.
– Ах этот, – облегченно выдохнул Колобок. – Так это же ты сама выронила, когда от этого черного снеговика отбивалась. Я его поднял и тебе отдать собирался, но за всей этой суетой да кутерьмой позабыл. На, держи свой рубль.
И Колобок подбросил монету вверх. Марта тут же ловко поймала ее клювом и спрятала где-то под крылом.
– Но все рравно какой-то ты подозррительный, – тем не менее хмуро каркнула она себе под клюв.
– В общем, ложечки нашлись, а осадочек остался, – радостно повторил Бабай услышанную им лет двести тому назад в одном дворянском доме фразу.
Правда, что она значила, и о каких ложечках в ней шла речь, он понятия не имел. Но уж очень ему эта фраза нравилась. Хотя, вот именно сейчас ему говорить ее явно не следовало. Потому что потушенный было скандал чуть не разгорелся с новой силой.
– Какие еще такие ложечки?! – вскинулась Марта.
– Не знаю никаких ложечек! Видеть их не видывал и слыхом не слыхивал! – не на шутку заволновался Колобок.
– Ну-ка, старрый, давай ррасказывай прро эти ложечки все, что знаешь! – уже вместе дружно набросились они на Бабая.
– Дык, я енто… того… ентого самого… – попытался что-то объяснить Бабай, но ничего путного ему на ум не приходило.
– Может, кто-нибудь все-таки скажет, что здесь происходит?! И куда мы попали?! И зачем?! – пытаясь прервать общий гвалт, громко выкрикнула Анька.
– Ну, в двух словах этого не объяснишь, – развел руками Бабай.
– Ладно, можешь в трех, – милостиво разрешила Анька.
Бабай в ответ лишь растерянно почесал в своей уже вернувшейся на его голову шапке-ушанке.
– Пожалуй, я смогу, – неожиданно раздался голос.
– И кто же этот «я»? – поинтересовалась Анька, оглядываясь по сторонам, но никого не видя. – И где, кстати?
– Здесь, здесь я. Вот тут. Прямо перед вами, сударыня, – пояснил голос.
И действительно, в этот же момент прямо перед Анькой в воздухе появилась широко улыбающаяся улыбка. Конечно, это звучит несколько странно. Потому как, что еще может делать улыбка, как не улыбаться? Но эта улыбка улыбалась как-то уж очень улыбчиво и широко. Хотя, одиноко вися в воздухе, она производила несколько странное и шокирующее впечатление. Но только не на эрудированного и начитанного Стасика.
– А я вас узнал! – в ответ улыбке улыбнулся он. – Вы – Чеширский Кот из «Алисы в Стране Чудес» Льюиса Кэрролла! Точнее, его улыбка.
– Опять двадцать пять! – разочарованно вздохнула улыбка. – Каждый раз одно и то же.
Прямо из воздуха, словно под кистью невидимого художника, вырисовался солидный кот в очках, сидящий за огромным письменным столом, заваленным многочисленными бумагами.
– Говорил же я своему племяннику, Мурзику, что зряшная это затея – ехать за новыми знаниями куда-то в даль дальнюю. Но разве эту молодежь можно в чем-нибудь убедить? – еще раз вздохнул, но теперь уже полностью материализовавшийся из воздуха, кот. – Нет, ему, видишь ли, Оксфорд подавай, и никак не меньше. Там он с этим самым Кэрроллом и познакомился. Ну, дальше вы знаете. И теперь, похоже, вовек уже от этого прозвища английского не отделаться…
Кот покачал головой и развел лапами:
– Улыбка – это ведь у нас семейное. Дедушка рассказывал, что именно благодаря ей он с бабушкой и сумел познакомиться. Тот еще котяра был! Ну, а мой племяш Мурзик из-за нее, видать, и стал прообразом этого Чеширского Кота несчастного. А если еще вспомнить истории, которые рассказывал дедушка после пары капель валерьянки, то и «Алиса в Стране Чудес» и «Алиса в Зазеркалье» – это просто вольный пересказ тех самых его историй, услышанных Мурзиком в детстве.
– Ну, истории твоего дедушки раз в сто пострашнее и позаковыристее были, чем у ентого ихнего Кэрролла. Спужался, видать, он да на попятный в своих книжках пошел. Не сдюжил его разум аглицкий наших расейских страшилок, бессмысленных и беспощадных. И то правда. Ибо страх в них страшный, жуть жуткая и абсурда абсурдная! Даже у меня кровь в жилах от них стыла, – мечтательно проговорил Бабай, но тут же спохватился: – Хотя, какая у меня кровь? Я ж нечистая сила.
– Послушайте, господа нечистая сила! – не выдержал Стасик. – Может, все-таки оставим вопросы английской литературы и вернемся к нашим баранам?
