После этого было много шума, красный свет и вонь гари. Казалось, снова взорвался алый вулкан, на этот раз на южном снежном ландшафте — и тишина. Постепенно свет стал тусклым, почти укрощенным.
Сквозь стенающие тени я разобрала крик: «Богиня! Богиня!»
Я ждала, опираясь на малиновый меч, по-настоящему не зная еще, кто же придет.
А пришел Мазлек, в маске, но узнаваемый, и разные другие солдаты моя стража, воины Эзланна и Со-Эсса. Найдя меня, они встали как вкопанные. — Ты ранена? — спросил Мазлек.
— Не сильно.
Полагаю, я была покрыта кровью. Позже я узнала, что многие видели, как я убивала орашцев среди палаток.
— Теперь положение улучшилось, — доложил Мазлек. — Большинство пожаров погашены, все нападавшие перебиты.
Они явно подошли в полночь к восточному участку, убили часовых на стене, забрались и выпустили на волю нескольких лошадей, сумели поджечь фургон-другой, прежде чем проснулся сбитый с толку лагерь. Внезапность — отличный союзник, но их было слишком мало. Вреда они причинили не так много, как казалось. Наиболее существенным моментом было то, что Ораш тоже теперь, надо полагать, отбросил «этикет» войны, предпочитая драться голыми руками и ненавистью.
После того, как я вытерлась насухо у себя в шатре, я спросила, где был Вазкор и что он делал в бою. Я не знала, почему спросила. Ведь мне было известно, что чего б я ему ни желала, оставаться целым или наоборот, — пострадать он не мог. Он не прислал мне никакого известия, но, впрочем, я этого от него и не ожидала.
Итак, огромная армия Белой Пустыни выступила против Ораша, Города Пурпурной долины, и я думала, что после той стычки у озера будет немало сражений. Но этого не случилось. Какой бы там дух ни воодушевлял их явиться к нам с мечами, он умер вместе с трупами среди тлеющих палаток.
Мы добрались до него в полдень и ответили на огонь огнем. Среди лесов насчитывалось десять деревень, охранявших городские поля. Их наряду со всеми урожаями, садами, запасами строевого леса, масла и тканей подожгли и полностью уничтожили, за исключением необходимых вещей, взятых армией для себя. Селян, думаю, по большей части перебили, хотя некоторых я видела после в лагере в роли бесплатных слуг или шлюх.
После того, как дым рассеялся, оставив на всем вонючий черный осадок, армия расположилась вокруг склона на платформе и на насыпных дорогах, ведущих в Ораш с юга и с севера. Несмотря на копоть, это был белый Город, родственный по планировке любому собрату в пустыне. Из него не раздавалось ни звука, ни сигнала. Наступили сумерки, и не зажглось никаких огней.
— По всей вероятности, берегут топливо, — предположил Мазлек.
Это было логичным, и в то же время темнота вызывала беспокойство. Вокруг стен загорелись бивачные костры, двигались светильники; в небе появилась ледяная луна, и между двумя этими сияниями белый Город стоял безжизненным и слепым.
Утро после ночи, тревожимой множеством расхаживающих часовых. На этот раз не шли ни на какой риск.
С первыми же лучами рассвета каждый час боевые трубы сил Вазкора гремели свой вызов на бой, немножко напоминая мне часы в За. Из Ораша не доносилось никакого ответа. Любопытно, что мы по природе своей боимся и очень подозрительно относимся к затишью. Казалось, что в Ораше ждет какая-то западня, и это помешало огромным таранам двинуться к его воротам, а осадным башням подступить к его стенам.
Наступил вечер, наползая на восточную линию гор.
— Что решили делать? — спросила я Мазлека.
— У Вазкора сейчас трое человек из орашских деревень.
— Он допрашивает их о Городе? — меня это слегка позабавило. — Они что-то знают?
— Похоже, он думает именно так, но они не скажут. Время от времени слышны их вопли.
Я не испытывала никаких чувств к шлевакинам из деревень, равно как и Мазлек, и все же мы оба выразили невысказанное взаимное отвращение к бессмысленной жестокости Вазкора, потому что мы оба ненавидели его, но по разным причинам.
— Я подумал насчет Ораша, — сказал Мазлек. — По-моему, он пуст.
— Да, — согласилась я. — Я тоже так думаю.
Той ночью не светила луна, и во тьме прокатился слух, что нашу атаку следует начать сейчас.
Как не должны они были ожидать нас в снежные месяцы, так не должны бы и ожидать, что мы станем проламывать им стены в темноте.
Проведена она была отлично, эта приглушенная подготовка, лошади стояли неподвижно, воины безмолвствовали, смазанные машины плавно шли на колесах. Первым стал звук, произведенный могучим остроконечным тараном, устремившимся к северным воротам. После этого грома возникла самая короткая пауза, полубессознательное ожидание ответа из Города. Однако никакого ответа не было, никакого набатного колокола, никакого крика, никакого града снарядов, потока огня. После паузы снова раздались звуки боя и уже не прекращались. Я сидела на своем белом коне в некотором отдалении. Он беспокоился и волновался из-за надетых на него доспехов. До этого он ходил, стянутый очень легко, только мягкое седло да узда. А теперь он нес на себе, как и его собратья — боевые скакуны, большой железный нагрудник, набрюшник, а на спине — жесткую кожаную попону со встроенным седлом. Наголовник с торчащим изо лба коротким рогом единорога служил для защиты глаз и головы. Большинство боевых коней обучали лягаться, кусаться и колоть этим металлическим рогом врага своего всадника, но белый был этому не обучен и считал всю эту обузу совершенно бесполезной. Он зло глядел на других скакунов и фыркал, говоря им, какие они дураки, коль терпят человеческую наглость.
Ворота вдруг со страшным шумом разлетелись. В дымном свете факелов воины хлынули толпой через брешь. Армейская кавалерия отряд за отрядом подымалась галопом по насыпной дороге и устремлялась в разбитую пасть Ораша. Я тронула коленями белого коня, подняла руку, делая знак Мазлеку и его бойцам, и быстро поскакала за ними.
Через те ворота, значит, как в моем сне, хотя и не во главе и не в безмолвии.
От широкой приворотной улицы тянулись к небу башни, крыши и террасы.
Было шумно и слишком светло.
Прошел, наверное, час, и тогда все стало еще громче и ярче. Ораш наводнили солдаты, вбегающие в его передние и задние ворота. Многие откололись от основного потока, чтобы разграбить и поджечь иной покинутый дом или особняк. Поджоги вызывали бешеное веселье: большие теплые костры горящих домов, расцвечивающие мир, подобно празднику. А затем мы достигли площади, наша конная колонна с Вазкором во главе. Большое открытое место, и наверху многоступенчатой лестницы — огромное величественное здание; его ледянисто-белые колонны, казалось, плясали в отраженном пламени. На лестнице стояла женщина, высокая, в белой мантии, с головой, заключенной в дьявольскую маску, похожую на встреченные нами раньше. Было потрясением увидеть ее там, внезапно, эту единственную жизнь — нереальную в пустом городе.
Она пронзительно закричала на нас, и колонна остановилась. По ее голосу я определила, что она очень стара, немного безумна, но не боится. Среди всадников я увидела Вазкора, темного и высокого, на вороном коне, глядящего на нее из-под черного железного шлема с колышущимися перьями.
