Игнатьич поблагодарил меня за Коран и посоветовал наладить контакт с его другом Юликом
[200]. Как выяснилось позже, этот Юлик, живший в доме, где размещалась «Лакомка», был тем самым партнером Вовчика Сафарова, с которым тот работал на суратах. Это мне рассказал сам Юлик через двадцать лет в Берлине. Но тогда, по его словам, душанбинская тусовка посчитала идею торговать Коранами полным безумием, которое очень быстро должно закончиться кагэбэшным зинданом.
Но Аллах милостив и милосерден. Практически весь первый завоз мне удалось реализовать по неожиданно высокой цене. За первую же книгу один бабай предложил мне сразу триста рваных, что было по тем временам эквивалентно месячному заработку специалиста высокого класса. Остальные шли чуть пониже: от полутора сотен до двух с половиной — в зависимости от человека и обстоятельств. В целом же возможности открывались самые блестящие, а главное, по тем временам практически монопольные. Вместе с тем, понимая, что в таком святом деле эгоизм неприемлем, я открыл секреты коранического производства Хайдар-аке, и вскоре наше совместное предприятие с разделенными бухгалтериями стало обеспечивать религиозной литературой значительный сектор исламского образования во всей Средней Азии. Но все это было еще впереди.
Летом олимпийского 1980 года я опять отправился в Душанбе, захватив с собой Хайдара вместе с его книгопродукцией. Надо сказать, что вариант Хайдар-аки был на порядок качественнее моего: в зеленой обложке, с тисненым золотым орнаментом, правда, без русского параллельного текста (между тем многие таджики брали двуязычную версию Саблукова с большей охотой, ибо по-арабски читать не умели, а по-русски могли хоть как-то разобрать, что же такое в действительности написано в священной книге). Формат Хайдаровой книги был А5 (вдвое меньше, чем у меня), то есть ее размер выгодно отличался от моей. Да и страниц в ней тоже было меньше (за счет двусторонней печати и меньшего размера шрифта).
Квартира Хайдар-аки представляла собой однокомнатный апартамент в ЗИЛ-городке на Каховке, где каждое утро под окна дома подъезжал молоковоз и какая-то баба зычным голосом кричала: «Малако, девачки, малако!» Эта квартира временно была превращена в склад тайного исламского самиздата, ломившийся от пачек ксерокопий и переплетенных фолиантов. К ним прибавился еще мой «Ермак»
[201], доверху груженный крупногабаритными темно-малиновыми томами. Вечером этого же дня мы должны были отъехать в Душанбе.
За несколько часов до поезда в гости пришла Кот
[202], которая вместе с Любашей
[203] вызвалась помочь Хайдар-аке собраться в дорогу. Я в это время сидел в высоком кожаном кресле, напоминавшем трон короля Артура, и читал только что принесенную из типографии вместе с Коранами «Ориентацию», тогда как ее автор отлучился за сигаретами. В тот момент, когда я осваивал главу про параболическое вторжение, раздался звонок в дверь. Ну, думаю, это ака. Открываю. На пороге — милиционер, а за ним — санитары в белых халатах. «Вы такой-то?» И душанбинская ситуация вновь проигрывается сюрреалистическим дежавю. Вижу периферийным зрением, как уже мелькает смирительная рубашка.
— Не понял?..
— Это вы такой-то, прописанный по этому адресу?
— Нет, я просто здесь гощу. А что, собственно, случилось? Вы-то сами кто?
Тут слышу голос: «Не он!» Оборачиваюсь — вижу Любу. «Да не он это. Того, кто вам нужен, сейчас нет. Он уехал!» Тем временем квартира наполняется сотрудниками домоуправления, милиции и скорой помощи. Смысл действа, как выяснилось, состоял в следующем. Хайдар-ака, некогда диссидентствующий асоциал и убежденный милитарист, отказавшийся принять присягу в Красной армии по причине, как он считал, ее мягкотелости и квалифицированный государственной психиатрией как «социально опасный», был обязан два раза в год, накануне Седьмого ноября и Первого мая, проходить освидетельствование в районном психдиспансере. Идея процедуры состояла в том, чтобы прятать молодца в преддверии праздников на недельку-другую в дурдом, дабы обезопасить столицу и ее обитателей от возможных антисоветских эпатажей и эксцессов. Как показывала практика, проще было заранее сваливать из квартиры на эти дни к маме. Власти понимали отъезд Джемаля как сигнал: «Вас понял, временно лег на дно». Вот и на этот раз в преддверии Первомая высокая комиссия зашла проверить Хайдар-аку на предмет «дна». Ну нет его и нет! А вот это что за гости? Не социально ли опасные? Участковый потребовал у всех документы, в первую очередь у меня.
У меня же ситуация была такая. Паспорт — в рюкзаке, наполненном Коранами. Сунусь туда — привлеку внимание к литературе. А ведь она не только в рюкзаке, но и повсюду в комнате, лишь слегка прикрытая. Такое количество ксерокопий по тем временам гарантировало очень серьезные неприятности, а учитывая содержание — почти наверняка набор статей.
— Вот, у меня есть паспорт, — неожиданно прервала мента Кот. — А это, — она кивнула на меня, — мой муж!
И Кот называет мои якобы имя, фамилию и отчество. Тем не менее нас всех хотят вести в участок на идентификацию. Выходим из подъезда, идем вдоль корпуса дома; Кот, проходя мимо меня, шепотом сообщает данные о «моих» дате и месте рождения, прописке и работе, а также номер «домашнего телефона». Я все это запоминаю с первого раза — настолько ясно и цепко работает мозг в минуты опасности! В отделении, как ни странно, до нашего появления занимались группой каких-то арабских студентов, задержанных за домогательство — насколько это можно было понять из разговоров — к местным девушкам.
— А эти что? — кивнул на нас разводной.
— Да просто данные проверить…
Я бодро продиктовал имя и всю остальную легенду, которую сообщила мне Кот. Мент куда-то позвонил, потом еще, а дальше крикнул:
— С этими все в порядке!
Выйдя на свободу, Люба бросилась ловить машину, чтобы срочно ехать домой и перехватывать Хайдар-аку, а мы с Котом отправились в ее квартиру у Белорусского вокзала. Выпили чаю, сыграли в шахматы. Кот дала мне другой томик «Ориентации», и я продолжил прерванное чтение. Тем временем Кот организовала по телефону весь процесс сборов, так что в конце концов сюда же, на квартиру, были доставлены наши рюкзаки с Коранами, два билета в СВ на поезд Москва — Душанбе, а затем прибыл и сам Хайдар-ака со свитой, в числе которой были Володя Степанов и молодой хайдаровский оруженосец Александр
[204], которого я видел впервые. Он был коротко стрижен, с аккуратной бородкой, в черном кителе. Исключительно вежлив и корректен. Степанов же все похмыкивал и вращал большими пальцами сложенных у «фиолетового брюшка»
[205] рук:
