— Не знаю я, гражданин начальник, никаких Бетовых-Метовых! Что это вообще за человек?
— Как не знаете? А вот есть женщина, которая утверждает, что именно вы его с ней познакомили!
У меня совсем зашли шарики за ролики: какая женщина, какие Мухамбетовы? И в этот момент в кабинет входит… одна из наших йогинь.
— Вот, гражданка N говорит, что с гражданином Ишмухамбетовым ее познакомили лично вы на занятиях в оздоровительной секции, которую вы же и ведете, — не так ли? — Кагэбэшник бросил взгляд на выглядевшую немного ошалелой йогиню.
Наконец выяснилось: речь идет об Али-Паше! Да еще какая речь! Йогиня сетовала:
— После того как вы, Владимир, закончили занятия, я разговорилась с вашим восточным знакомым. Он представился специалистом по йоге и гипнозу. Я спросила его, не мог бы он немного позаниматься с моей дочкой: у нее в школе плохие отметки, ей необходимо научиться концентрироваться. Он сказал, что нет проблем, и стал приходить каждый божий день. Он все Машеньке чего-то объяснял, и я заметила, очень много курил. Постоянно набивал табак в папиросы. Мы и кормили его, а он все чай постоянно зеленый требовал… В общем, потом сказал, что будет делать психологические упражнения, как ваши медитации, начал с Машенькой надолго закрываться в комнате — чтобы якобы не мешали. Что они там делали, не знаю, но теперь догадываюсь! Бывало, долго сидят, под музыку восточную. Потом там дым стоит коромыслом. Я его спрашиваю: неужели йоги курят? А он все повторял: «Эх, жизнь бекова, жизнь бекова!..»
Я вспомнил коронное выражение Али-Паши: «Эх, жизнь бекова: нас ебут, а нам — некого!» Как выяснилось, он все это время обучал девочку вовсе не йоге, а ублажению обкуренного мужчины, пока мама-йогиня готовила ему на кухне пироги как знатному «заморскому» специалисту по аутотренингу. Наконец специалист решил сбежать с Машенькой на яхте в Финляндию. Та подписалась. Они вместе отправились в один из прибрежных эстонских рыбосовхозов, где действительно попытались угнать какую-то шхуну. Правда, в море выйти погранслужба им не дала. Пару взяли еще на пристани при попытке отчалить. У Али-Паши в сумке нашли карту Финляндии, но он объяснял, что только хотел показать девушке ночное небо в открытом море.
Их, естественно, привезли на заставу. Там связались с ГБ и милицией. Али-Паше теперь грозило сразу несколько статей: за попытку перехода границы, за нахождение в пограничной зоне без разрешения и за совращение малолетней. Еще при нем обнаружили хороший запас шишек, что, разумеется, шло отдельной статьей. Парень, видимо, понял, во что попал, и решил прикинуться дуриком.
— Странный он какой-то, этот азиат, — рассказывал нам офицер. — Пограничники посадили его в камеру, так он начал буянить: вот, говорит, выйду сейчас наружу сквозь стену и остановлю солнце — что делать будете? Грозил всякими болезнями, мол, порчу нашлет. Так откуда вы его знаете?
Вопрос был обращен ко мне. Я сказал, что сам впервые в жизни видел этого человека у себя в спортзале. Как он ко мне попал, сам не понял. Мало ли сколько сумасшедших вокруг бродит! Гэбэшники в самом деле позвонили в душанбинский дурдом и неожиданно получили полное подтверждение моей версии: их восточный пленник действительно числился на учете в психдиспансере Кишлака наркомов — как называли таджикскую столицу в первые годы советской власти. Как он туда попал, сказать не могу. То ли от армии, то ли от зоны отмазывался… Во всяком случае, сажать его в Таллине не стали, а отправили с сопровождающим в родной дурдом. Таким образом, Али-Паша достаточно легко отделался, но добраться до Рама при этом ему так и не удалось.
Зато в Каазиксааре удалось прорваться еще одному «черному» Саше, которого Рам для различения также называл Московским Сашей. Этот Саша приехал в компании со столичным мистиком и переводчиком Виталием Михейкиным
[218]. Сам Михейкин был благодушным, симпатичным, скромным бородачом, очень дружелюбным. Он пытался выяснить у Рама технические детали тантрических психопрактик и все очень удивлялся «пустому» подходу в интерпретации пустоты. Московский Саша, напротив, по мнению Рама, был сверхконцентративным типом, чья суггестия по качеству приближалась к магической. Дед был уверен, что Михейкин находится под сильнейшим воздействием своего компаньона.
— Я никогда не встречал настолько концентративного человека, — не уставал удивляться Рам. — Он намного концентративнее Блэк Саши, потому что не употребляет ослабляющих психику наркотиков. Я попытался немного освободить Виталия от этого влияния, но знаю, что это ненадолго…
Через Михейкина Раму передавал свою книгу профессор математики Василий Налимов
[219] — один из гуру московской психосцены, близкой к научным кругам. В прилагаемом письме академик сравнивал себя и Рама с мужчинами, делившими одну и ту же женщину (имея в виду божественную Софию). Рам отправил в ответ «томик» (в действительности — пачку из восьмисот страниц) по Теории-Гипотезы-Нуля на английском языке.
— Меня многие спрашивают: почему я пишу так сложно, когда можно писать просто? — спрашивал риторически Рам. — В самом деле: почему? Мой ответ таков: а зачем писать просто, если можно сложно?
11. Отъезд Рама
Рам, находясь в Советской Эстонии на положении интернированного апатрида более четверти века, не переставал надеяться на освобождение и выезд из Союза — куда угодно, лишь бы вне досягаемости политической власти империи зла, управляемой тайным орденом враждебных свободному духу спецслужб. Некогда он писал письма Косыгину как главе советского правительства по поводу своего незаконного задержания. Без привета и ответа, разумеется.
Вообще, обращаться к Косыгину было небезопасно. Мне однажды пришлось видеть человека, пытавшегося попасть на прием лично к Алексею Николаевичу. Дело происходило в Москве, на Стриту, вернее — в знаменитом 108-м отделении, куда ментура собирала со Стрита хипповый пипл, когда тот начинал слишком высовываться: открыто пьянствовать или нагло аскать. Именно за то и другое вместе я оказался здесь с парой приятелей. Пока мы сидели в ожидании проверки, в отделение привели мужчину лет шестидесяти.
— Вот, — бросил дежурному один из доставивших клиента, — взяли у кремлевской приемной, требует срочной встречи с Косыгиным.
Дежурный глянул на ходока:
— Откуда будете, зачем в Москве?
Тот оказался залетным, из какой-то тмутаракани:
— Я приехал в Москву, чтобы передать лично товарищу Косыгину документы, раскрывающие чудовищный троцкистско-зиновьевский фашистский заговор под кодовым названием «Беллетристика»…
