Дежурный внимательно посмотрел на него и вежливо произнес:
— Пройдите, пожалуйста, в комнату ожидания, товарищ, мы сейчас сообщим о вас в аппарат Косыгина. — И он действительно поднял трубку, набрал номер. — Алло, тут сто второе. Да, есть клиент. Присылайте. Нет, не буйный, но упорный. Давайте!..
Очень быстро, через полчаса, появились несколько санитаров в белых халатах — кремлевские ангелы.
— Але, гражданин, товарищ Косыгин прислал за вами машину, собирайтесь! — крикнул дежурный, и через минуту мент вывел откуда-то из запасников сияющего ходока.
Санитары подхватили его под руки:
— Все в порядке, товарищ, в Кремле вас ждут!
— Спасибо! — крикнул ментам ходок уже на выходе.
— Не за что, — бросил ему вслед дежурный.
— В Москве правду всегда найдешь! — обнадеживающе пустил вдогонку еще один из милиционеров.
Все — и мы, и менты, и санитары — грохнули со смеху. Перевозка с сиреной помчалась в «Кремль».
Интересно, что Рама после его писем Косыгину тоже пытались запрятать в психушку. Но он властям заявил: если сунетесь — совершу самосожжение. И действительно, одно время держал наготове канистру с бензином. Он считал, что лучше сразу великая агнихотра, чем медленное разложение в советском дурдоме без всяких шансов на освобождение. Его оставили в покое — если так можно назвать режим жесткой регистрации и особого присмотра, ограничивающий даже физическое перемещение лица радиусом в десять километров, не говоря уже о социальных (о политических даже не думаем) правах.
Таким образом, Раму долгое время ничего не оставалось делать, как просто сидеть и давать импульс в пустоту. И та наконец отреагировала. Сначала заняться рамовским вопросом попытался Дарко — московский белградец, женатый на дочери секретаря венесуэльского посольства. Его впервые еще на старый хутор привез Рыжий. Но что могли тогда сделать иностранные дипломаты в отношении человека, который не был гражданином ни одного из легально существовавших на тот момент государств? Для официального вмешательства не было повода, а для неофициального требовалась предварительная раскрученность образа в массмедиа.
Время от времени к Раму приезжал Миша Мейлах
[220] — литературовед, открывший Западу Даниила Хармса. Именно он в конечном счете предложил работающий канал вывоза мастера из СССР. Мише через выехавшего в 1980 году из СССР в Израиль диссидента Михаила Хейфеца
[221] удалось организовать для Рама приглашение на Запад от якобы внебрачного сына. Летом восемьдесят первого года мастера вызвали в ОВД города Тюри, где со всей строгостью объявили, что выезд на постоянное жительство к внебрачному сыну ему из гуманных соображений разрешен. Что тут было с Дедом! Саша Акилов, сопровождавшей мастера в Тюри, рассказывал:
— Ты представляешь, вот выходит он из дверей этой конторы, и лицо у него просто сияет! И он прямо как был — в костюме, белой рубашке с галстуком — пошел плясать. Ты бы видел, какой он был довольный и все повторял: «Tam-tam-tam, we have overcome!»
В общем, в 70 лет Рам не моргнув глазом решил выехать из СССР. Конечной целью были Штаты, где его обещали на первых порах пристроить Мишины знакомые — известные (анти)советские диссиденты. С момента получения разрешения на эмиграцию вся жизнь на хуторе стала подчиняться парадигме отъезда: заканчивалось редактирование текстов, раздавались последние инициации, паковались документы. Активный период сборов продолжался месяцев пять — с начала лета до поздней осени 1981 года.
В октябре 1981-го в Каазиксааре собрались три десятка человек со всего Советского Союза: провожали Рама. Пили домашнее вино, которое Дед литрами гнал из собственных ягод — клубники и черной смородины. Гульба была очень мощная, напоминая со стороны, наверное, какую-нибудь пьянку колдунов из Похъёлы. А на следующий день на хуторе вместе с Рамом остались еще пять человек, которые должны были сопровождать его в Москву. Последнюю ночь сидели очень долго. Рам сказал:
— Ну вот, раз система меня отпустила, значит, у нее больше нет сил даже на самосохранение. А это означает, что скоро тут все развалится… Всем, кто хочет духовно развиваться дальше, я советовал бы выехать из этой страны следом за мной на Запад…
23 октября 1981 года Рам в последний раз вышел за порог своего эстонского дома. Жухлая природа Похъёлы, казалось, грустит в преддверии неизбежного расставания со своим удивительным героем — зримым воплощением древнего мудреца-сказителя Ванемуйне. «Jumalaga Eesti pind, Ramatam kaitsku sind!»
[222] — воскликнул он на прощание, воздев обе руки к серому осеннему небу. «Tam Tam Tam, one has overcome!» — синхронно отчеканила Большая пятерка…
Рам считал, что СССР в ближайшем будущем ожидает тяжелый кризис идентичности и поэтому психическая аура в стране будет в целом негативной, препятствующей тонким медитациям. Однако полного распада империи, вероятно, не предвидел даже он. В Москве, гуляя по Красной площади, гуру показал на Мавзолей и идиллически произнес:
— Да, Запад в сравнении с этой концентрированной магией власти — просто дилетант!
В саму гробницу он спускаться отказался, сказал, что и внешнего впечатления достаточно. Зато с интересом зашел в собор Василия Блаженного. Мы там покрутились, словно в волшебном лабиринте, среди множества алтарей, икон и свечей. Раму очень понравилось: настоящая магическая шкатулка!
Мы также всей компанией съездили в гости к доктору Налимову, зашли попрощаться к известному ориенталисту профессору Зелинскому, с которым Рам состоял в переписке в течение многих лет, а также к суфи-масону Владимиру Степанову. У последнего апартаменты были украшены фотографиями Порфирия Корнеевича Иванова
[223] и Бхагавана Шри Раджниша
[224].
— Ну как? — спросила Рама Володина супруга Лина.
— Сильное тело, слабый интеллект, — сказал Рам после минутного вглядывания в лицо русского Деда Мороза.
