В газете «Кауно тиеса» от 22 мая 1972 года появилась заметка «Кто они, нарушители порядка?»: «18 и 19 мая небольшая группа хулиганов нарушала общественный порядок и спокойствие. Чтобы информировать читателей, кто эти хулиганы, редакция обратилась в прокуратуру города. Здесь мы узнали, что в большинстве — это лица, уже не раз судимые за хулиганство и другие уголовные преступления. Это опустившиеся, длинноволосые, с неприглядным внешним видом, извращенные хулиганы».
Выглядели мы, надо сказать, действительно стремно: Дима с Игорем — оба хайрастые, в камуфляже, словно ветераны Вьетнамской войны, а тут еще я в полосатых штанах да две девки оторванного вида! Для самосвальщиков это было, видимо, уже выше крыши, вот они и психанули. Мы тем не менее к такому обороту вещей не были готовы. Первая реакция — дать сдачи. Ну и дали: подобрали с земли несколько пущенных в нас же камней, метнули назад в самосвальную фалангу. И попали. В самосвал. Выбили фару и лобовое стекло. Что тут началось!
Самосвальщики резко рванули в нашу сторону, но мы еще резче сделали ноги. Наши противники, пробежав несколько метров, остановились, вернулись назад, завели самосвал, попрыгали на него с охапками камней и поехали вслед за нами, набирая скорость. Действо напоминало ассирийскую охоту на львов с колесницы. Когда повозка нас почти совсем нагнала, а сверху уже полетели ядра, мы все бросились с шоссе в сторону, через кювет в поле, и дальше рванули перпендикулярно трассе по пересеченной местности. Самосвал остановился, развернулся и… поехал за нами. Он двигался быстро, как вездеход, и уже опять начал нагонять нас. От неминуемой расправы нас спасла канава с водой, совершенно неожиданно оказавшаяся на пути. Кто мог — с ходу перелетел через нее, кто нет — вымок по пояс. Но самосвал взять это препятствие уже не мог, а его экипаж, видимо, не горел желанием продолжать погоню пешим образом. Как-никак впереди еще целый рабочий день! Таким образом, мы ушли от преследователей, отделавшись легким испугом. Дальше пришлось ехать двумя группами. Во-первых, так легче найти попутку, во-вторых, нужно было свалить с этого места как можно скорее, ибо по трассе продолжали ездить взад-вперед самосвалы, рабочие могли нас опознать и добить.
В Вильнюс я прибыл вместе с Малушкиным на дальнобое. Диму с панночками мы предварительно отправили в ту же сторону на «Жигулях». Но на оговоренную встречу в условное время они не пришли, так что мы с Игорем решили ехать дальше в Минск самостоятельно. Удалось договориться о бесплатном проезде в тамбуре пассажирского поезда: проводника пробил наш внешний вид, возможно принятый по тогдашней советской наивности за гипербомжовый.
К сожалению, спать в поезде почти не пришлось. Мы прибыли наутро в белорусскую столицу в состоянии физического полураспада. Сразу пошли к Вите. Дверь никто не открывает. Звоним Тане. Трубку не поднимают. Что делать? Прошлись от вокзала по центральной улице до круглой площади с лозунгом «Слава народу-победителю!» и обратно.
— Знаешь, — говорит Малушкин, — я назад в Москву поеду. Что-то мне здесь, в Минске, мазы нет.
Он купил на последний червонец билет домой и через час был таков. А я остался в безмазовом Минске. Один. Невыспавшийся. Хотел было прикорнуть тут же на вокзале, но менты четко пасли ситуацию и, как суфийские шейхи, никому не давали спать, грозя штрафом в 50 целковых. У меня тут же проверили документы, и я понял, что дальше тусоваться на этом бану
[19] не имеет никакого смысла.
Я снова пошел в центр. Еще раз позвонил панночкам, на этот раз успешно. Через полчаса я их обеих встретил вместе с Димой на центральной улице, недалеко от Госцирка. С ними была еще пара человек. Все собирались ехать пить к Леннону — вот тогда-то мы с ним и познакомились. Леннон сразу представил себя как радикального и несгибаемого идейного антисоветчика. Демонстрируя свои убеждения, он рассказывал, как сознательно отказался от карьеры чиновника и пошел в истопники (в его каптерке мы в основном и пили): «Служить режиму за пост мелкого советского начальника? — Лицо Леннона обретало трезвое строгое выражение, и он бил указательным пальцем по столу. — Никогда!»
Теперь, как выяснилось, Леннон приехал в Таллин с целью здесь как-то зацепиться, поскольку минская ситуация в силу своей фундаментальной совковости сильно его ломала. Вместе с ним была девушка по имени Люти — единственная его на нынешний момент знакомая в Таллине, с которой он сошелся незадолго до этого в Киеве, на Подоле, в сквоте каких-то чернокнижников. Сейчас они двигались с вокзала, куда только что прибыли на киевском поезде. Леннон был в Таллине впервые в жизни. По случаю такой встречи мы все вместе тут же отправились в магазин, взяли вина по ноль-семь на человека (меньше в те времена не пили) и отправились квасить во двор близлежащей церкви Святого Духа. За те полгода, что мы не виделись, Леннон сильно мутировал духовно и представлял теперь не столько диссидента-антисоветчика, сколько мистика-эксцентрика. Первым словом, которое я от него услышал, было «абсолют». «Абсолют» как термин меня круто пробил, поскольку ясно расставлял акценты в моем тогда еще только начинавшем формироваться теологическом сознании.
Незадолго до этого я познакомился с таллинскими методистами — их молодежной секцией. Это были эстонские ребята, неплохо говорившие по-русски и по случаю начавшие курировать нашу хипповую систему, которая тогда наполовину состояла из сезонных питерцев и москвичей.
К методистам наша хиппня попала с легкой руки человека по имени Андрес Керник
[20], которого я впервые встретил в танцклубе «Притсу». Это был тот cамый Мефистофель, сагитировавший нас на Keldriline Heli. Позже он неоднократно появлялся в «Песочнице», но предлагал посещать уже не рок-концерты, а собрания методистов в небольшой церквушке рядом с танцклубом.
— Православная церковь — это хорошо поставленный спектакль! — иронично замечал Андрес по поводу робких попыток пипла доказать свою наличную причастность к альтернативной советскому идеологическому полю духовности.
Народ в самом деле стал понемногу захаживать к методистам. Тем более все происходившее там резко отличалось от привычных большинству русских хиппи норм православного богослужения. Во-первых, здесь во время молитвенных собраний иногда выступали известные деятели рок-культуры, в том числе Рейн Раннап, основатель известной группы Ruja. Да и вообще, молитва под аккомпанемент бэнда — это уже почти американские спиричуэлс! Во-вторых, выступавшие с трибуны прихожане, в том числе и русскоговорящие, порой несли такую антисоветчину, что даже видавшие виды питерские тусовщики угорали до «не могу». Некоторые люди из Питера стали даже специально регулярно приезжать в Таллин на эти собрания, как раньше приезжали в «Притсу» на танцы.
Штаб-квартира молодежной секции методистов находилась как раз в том самом дворе, где мы отмечали с Ленноном нашу встречу, с обратной стороны церкви Святого Духа. Я, пользуясь случаем, предложил коллеге зайти в гости к представителям этой тусовки и завязать стратегические контакты. Мы всей компанией, уже под сильным хмелем, завалились в методистский штаб. Я представил Леннона как религиозного философа из Минска, и он тут же громким голосом прочел публичную блиц-лекцию на тему трансцендентального Абсолюта и интегральной веданты. Под парами Леннон был невероятно красноречив и, интенсивно жестикулируя, приводил неопровержимые факты существования загробной жизни. По-моему, ленноновская телега пробила всех присутствовавших без исключения. С этого спича в церкви Святого Духа начался и мой путь постижения оккультных сторон действительности. Выйдя из штаба обратно на Ратушную площадь, я увидел в талом снеге два блестящих черных камня, формировавших прямой угол в виде буквы «L».
