Шизофреник постоянно ищет себе сателлитов, от которых он подсасывает энергию, необходимую для перманентного наращивания поля личной концентрации. Раскрытие жертвы происходит через гипнотический код, внушенный доминатором реципиенту и трансформированный последним в автосуггестивную фигуру. Этому способствует врожденная склонность параноиков к поискам хозяина, который мог бы компенсировать им недостаток собственной концентрации. Попадая во власть шизофреника, параноик стабилизируется в поле нового авторитета и даже сам может начать действовать шизофренически в качестве зомбированной креатуры. Выйдя же из-под защитного колпака шизофреника, параноик оказывается раскрытым перед негативными влияниями среды и вскоре вновь попадает под концентративный контроль очередного авторитета — прямо или косвенно.
Друг с другом параноики сразу обретают общий язык, психически диффузируя взаимно. Шизофреники, напротив, друг с другом непременно конфликтуют, причем чем выше градус шизы, тем сильнее напряг, вплоть до смертоубийства (физического или магического, что тоже возможно). Очень часто, если не всегда, разборки в человеческих коллективах обусловлены в первую очередь борьбой шизофреников за доминирование. Каждый из крупных концентративов собирает вокруг себя целую армию сателлитов, иногда выстраивая настоящую иерархическую систему.
Получалось, что шизофреник, повторяя мантру, лишь еще больше накачивает свою энергетическую концентрацию, которая вместе с тем есть концентрация персонального кармического комплекса, его стимулирование, что прямо противоположно духовной эмансипации от сансарных оков. Параноик же, напротив, читая мантру, только больше раскрывается. Шизофренический филдрулер воздействует своей концентрацией на параноидальное поле окружения, суггестируя его в рамках собственной кармической программы и «отягощая» тем самым персональную кармическую «обратную связь».
Идеалом для Рама представлялся человек уравновешенный, мезоноический
[96], у которого правое и левое полушария сбалансированы. Мезоноик ни сам никого контролировать не хочет, ни себя никому в обиду не дает. Защитный кокон нуль-энергии мезоноидального состояния эффективен в равной степени как против концентративных шизофренических атак, так и разлагающе-высасывающих сил параноидального фона отдельных ситуаций.
Летом мы с Юлькой поехали в Москву. Остановились у Солнца, который жил вместе с братом в большой квартире в Бескудникове. Почти каждый день мы отправлялись к обеду к «Рашенам» (магазин «Российские вина») на Стриту (улица Горького, ныне Тверская). Здесь Юра начинал активные поиски партнеров на дринк. Мы с Юлькой — как таллинские гости — постоянно висели у него на хвосте, вплоть до возвращения в Бескудниково, как правило, на такси и с полным боекомплектом на всю ночь. У Солнца был удивительный дар раскручивать людей и вообще доставать деньги. Откуда что бралось, сказать невозможно, но не было ни дня, когда мы испытали хотя бы малейший дефицит в бухле, еде и персональном транспорте. Юру все любили и уважали — от хиппов до центровых синек
[97]. Без девушки домой он тоже не возвращался — обязательно кого-нибудь снимал на найт, иногда совсем незнакомых, случайных герлиц.
При этом он был вовсе не пропитый гуляка и алкоголик, а очень тонкий писатель, наблюдавший человеческую реальность сквозь призму своего радикального опыта тотального нонконформиста. Не в силах выдержать его бешеного жизненного ритма, я подчас оставался дома и погружался в чтение Юриных тетрадок. Это были автобиографические зарисовки на высококачественном литературном языке. В основном сюжеты касались московской жизни шестидесятых-семидесятых годов: богемные тусовки, пьянки, драки, романтическая любовь и жесткий секс, экзистенциальные размышления и сиюминутные ощущения…
Говорят, Юра был сыном высокопоставленного кагэбэшника и принадлежал к поколению московской «золотой молодежи» — шестидесятников. В то же время он не был диссидентом в классическом смысле слова: не писал протестов, не устраивал пикетов. Единственная его публичная акция в крупном формате — это хипповая демонстрация 1 июня 1971 года, в День защиты детей. Да и то этот флешмоб скорее можно назвать артистическим перформансом, чем политическим заявлением. Позже, уже после перестройки, в СМИ стали появляться сообщения, будто Солнце, являясь тайным стукачом, и сдал всех — вернее, спровоцировал демонстрацию с целью выявить для гэбухи потенциальных неформалов. Лично я уверен в том, что подобные заявления — полная ложь, ибо, зная Юру, его характер и образ жизни, сексотство — это последнее, что можно себе представить…
На квартире в Бескудникове, словно в литературном салоне Серебряного века русской литературы, часто шли споры о жанре, стиле и последствиях писательского творчества, в которых активное участие принимали Володя и его друзья. Юрин брат не был хиппи, скорее он принадлежал к классу либеральных столичных студентов. Мы усаживались за большой круглый стол в центре комнаты, доставали бутылки и подручную снедь. После первого же стакана начинались жаркие споры. Кто круче — Толстой или Достоевский? Володя стоял за Толстого, Юра — за Достоевского. Мы с Юлькой тоже были за Федора Михайловича. Если бы Юрины записки увидели свет, я думаю, оба классика могли бы подвинуться под напором новой русской социальности. К сожалению, этого, вероятно, никогда не произойдет…
[98]
Однажды у «Рашенов» мы встретили Диверсанта, который пригласил нас к себе в гости. К тому времени он переехал из центра города в Бирюлево. Квартира была больше, но московской романтикой здесь уже не пахло. Зато сильно пахло маками. Дивер предложил двинуться свежесваренным зельем. Это оказалось не лучшей идеей. Раствор, вероятно, уже зацвел, и нас всех чудовищно протрясло. Причем колотило так, что невозможно было поднести ко рту стакан с водой. Юрина девочка, появившаяся в квартире вскоре после инцидента, поставила посередине комнаты наполненный водой таз, из которого мы пили, как скоты, опустив туда трясущиеся морды. На следующие сутки ломки продолжались. Мы решили с Юлькой вернуться в Таллин: родные стены лечат! Подруга Дивера довела нас до вокзала. Но билетов на отходивший поезд, как назло, не было. Не в силах даже представить себе, что придется тусоваться здесь еще сутки, я предложил Юльке просто сесть в поезд зайцем, а там будь что будет!
