Как-то раз мы с Йокси обсуждали у меня дома очередной пассаж книги Успенского, и в этот момент зашел Леннон. Мы продолжали разговор. Леннон, не будучи знаком ни с Успенским, ни с гурджиевской терминологией, весьма удивился нашему базару:
— Такое ощущение, что вы, ребята, говорите на каком-то птичьем языке, все какие-то водороды и странная номенклатура…
Я хотел было подбить его на чтение, но он категорически отказался:
— Ты, Петр, находишься под страшным магическим гипнозом этой книги, но для меня все это — дешевая профанация! Книжки читая, магом не станешь. У нас свои методы. Йах!
На квартире у Куни с Пепи образовался настоящий индийский салон, где завсегдатаями были молодые брамины, учившиеся в таллинской мореходке. Однажды Пепи совершенно случайно прикупила в местном антиквариате томик Ригведы на санскрите. После этого брамины читали оттуда стихи, декламируя именно так, как надо, а слушатели доставали платочки и начинали эфирные сеансы под аккомпанемент настоящих ведийских мантр:
[122]
Мне, откровенно говоря, было малопонятно, как реальные брамины могут интересоваться корабельной механикой и учиться этому бреду в совке, вместо того чтобы оттягиваться под мантры в фамильном храме где-нибудь в Гималаях.
На вилле у Родригеса в прибрежном районе Меривялья периодически заседал японский клуб. Родригес и его старый друган Бамбино, как даосы, любили хайку. Мы с Эдиком, как конфуцианцы, предпочитали дворцовую церемониальную музыку. Собираясь в полном составе, мы совершали воскурения духам заоблачных пустот, а потом стремились воспроизвести на пластмассовых дудках этюды из классических японских пьес в стиле гагаку. Наши сессии длились часами — к ужасу супруги хозяина Ютты и ее родителей, занимавших второй этаж особняка.
С Бамбино я был знаком еще, можно сказать, со школьной скамьи, точнее, с тех времен, когда, учась в восьмом классе, начал обмениваться с другими фанами пластинками модных тогда рок-групп, да и вообще музыкой. Витя Козявкин, как по-настоящему звали нашего героя, был некогда хрупким черноволосым мальчиком, учащимся Таллинского мореходного училища. Но со временем он все больше становился похожим на собирательный персонаж из Rolling Stones — как внешностью, так и манерами. Кстати, именно он придумал слово «схак», выведя его из буквального прочтения английского «shake». Став моряком загранплавания, Бамбино ходил по Европе, бороздил Атлантику, привозил из-за кордона модные диски.
Вместе с ним плавал его приятель Витя Яковлев
[123], он же Родригес (прозванный так камрадами за любовь к Испании), тоже фан рок-н-ролла. Но очень скоро обоих друзей списали на берег за контрабанду. А моряк, лишенный моря, может быть по жизни только мистиком. В это время Витя писал маслом большие полотна, представлявшие собой образец творческого подхода к экзистенции. Например, на одной из картин изображалась на фоне степного ландшафта некая линия передачи из уходящих вдаль столбов с натянутым между ними канатом, на одном из участков которого можно было заметить маленький узелок. Произведение называлось «Я ползу по канату во Францию».
Отрывок по памяти из Витиных стихов:
На уголок ничьей газеты,
Летящей над армадой крыш,
Уселся мотылек, а где-то
Бежал по улице малыш…
Искусство вовремя начать
Не выше, чем искусство кончить…
В основе всего — желание…
Бамбино неплохо владел английским и даже собрал приличную библиотеку на этом языке. Позже бо́льшую ее часть он продал мне, остро нуждаясь в деньгах на ширево. Среди авторов там были, между прочим, Вирджиния Вулф и Олдос Хаксли. Единственной книгой, которую Бамбино категорически отказывался продавать, несмотря на все уговоры, была Ригведа — избранные гимны в русском переводе. На восточную мистику и йогу Бамбино подсел вместе с иглой. Уж так получилось. Он так сильно загорелся хатха-йогой, что в течение довольно короткого времени овладел даже наиболее трудными асанами, требующими невероятной гибкости. Однажды на моих глазах он принял сложнейшую позу сразу же после заширки. Двинувшись, Бамбино перевел дух и с возгласом: «Ом мани падмэ хум!» встал на голову, сложив ноги в лотос, а потом согнулся в корпусе, воспроизведя классический вариант падма-ширшасаны. Я тогда впервые увидел исполнение этой асаны live, чем был немало поражен.
Следующим шел Леннон. Он вогнал себе целый баян очень черного раствора и передал инструмент мне. Я вышел на кухню прокипятить прибор и вдруг слышу сзади шум падающего тела. Ну, думаю, Бамбино отлетел. Вхожу и вижу, что тот продолжает преспокойно стоять на голове, а на полу лежит, вытянувшись по стойке смирно и белый как мел, Леннон. Все ясно. А делать-то что? Обычно в таких случаях, чтобы не засвечиваться, человека дотаскивают до ближайшей телефонной будки, вызывают скорую и соскакивают, кидая тело на милость судьбы: врачи должны подобрать и уколоть, иначе сыграешь в ящик. Леннону повезло, кидать его в будке не пришлось. Через пару минут он резко открыл глаза и, продолжая лежать в той же позе, громко и отчетливо произнес: «Еб твою мать!» Он рассказал, что, вмазавшись, встал на ноги и тут в глазах потемнело, он почувствовал, что силы оставляют его, а в словно открывшемся пространстве повеяло духом реальной смерти.
Как говорил Йог Матсьендра: «Что толку в воздержании и обетах, когда нет веры? Только влюбленный в смерть может постичь йогу. Добродетельные люди смиряют страсти, оседлав коня терпения, крепко сжав поводья памяти. Йога значит быть мертвым, оставаясь живым. Нужно спеть песнь небытия, используя свое несовершенное тело как инструмент. Самость должна быть полностью поглощена. Ты никогда не сможешь испытать йогу. Какой смысл просить об этом? Послушай, дитя: Господь утвердил свое царство в мире праха. Он — во всем, как нить в четках. Он — дыхание жизни в живущих. Он как дух бханга и опиума. Он — жизнь в мире, как синий цвет в индиго. Он проникает всюду, как кровь в теле человека…»
После этого тело Леннона, словно бревно, упало навзничь…
Между тем на собственном опыте я заметил, что мачье как бы смягчает кости. Первый раз в позу лотоса мне удалось завязаться именно в зашире. Дело было в Вильянди, куда на рок-фестиваль приехала со всей Прибалтики и Москвы масса пипла, в основном как раз ширового. Вильянди — маленький провинциальный эстонский городок, знаменитый развалинами орденского замка XIII века. Это был тогда поистине край непуганых идиотов. Судите сами: буквально везде, где были хоть какие-то зеленые заросли, искушающе алели привычные цветы. Народ бросился резать — где только бритвы нашли? Я тоже за компанию немного двинулся и тут ощутил, что вот теперь я в состоянии связать ноги в узел падмасаны — позы лотоса: это когда одна нога, сгибаясь в коленке, кладется ступней на бедро, а на другое бедро — ступня другой ноги. Я последовательно выполнил всю эту процедуру, и у меня получился самый настоящий лотос. Я сидел в «позе Будды» впервые в жизни!
