Существует ли полюс вращения для Великого Аттрактора — вопрос открытый, поскольку есть мнение, что «тела» сверхскоплений не подчиняются законам гравитации в современном понимании последней. Границы нашей метагалактики как продукта Большого Взрыва есть теоретически границы космологической сингулярности, которая, возможно, каким-то образом связана с так называемой квантовой гравитацией, которая, при объединении с общей теорией относительности, позволит создать «теорию всего». При этом пространство метагалактики продолжает расширяться со сверхсветовой скоростью. До каких пределов? Эти темы до сих пор не изучены современной наукой, однако на их «практическое» решение есть указания в ряде ведийских текстов: «Ты есть в начале, середине и конце. Существуют миллионы вселенных, и, хотя они бесконечно велики, они кажутся атомами по сравнению с Тобой. Поэтому Ты называешься бесконечным» (Бхагавата-Пурана 6.16.36–37)
[83].
Однажды во сне я услышал голоса. Проснувшись, прислушался и понял, что к мазару приближаются какие-то люди. Наверное, паломники. Выбравшись из серебристой «памир-ки», я начал разводить костер для чая. Через несколько минут на площадку перед мехмонхоной вышли два «геолога» (так местное население называет всех бородатых туристов). Впрочем, геологи на деле оказались гидрологами, направлявшимися на Ванчский хребет для каких-то замеров. «А что, переправу наладили?» Оказывается, не наладили. Сами гидрологи попали сюда через другую долину, спустившись в Лянгар с Хоитского направления. А паломников к Оби-Хингоу все не было и не было. Тем не менее я решил, как изначально рассчитывал, сняться с места при первых же гостях, тем более что я уже и так вдоволь насиделся у мазара. Мы выпили чаю. Гидрологи пошли вверх, я же отправился вниз, к Сангвору. Здесь меня вновь с радушием принял Назри. Накормил до отвала, предложил остаться переночевать, но я решил, что затемно смогу добраться до Лянгара — если повезет с попутной машиной из Пашимгара. Мальчишка вновь перевез меня в люльке на другую сторону потока. Я опять дал ему рубль. Поднялся на высокий берег, встал на тропу, осмотрелся. До заката оставалось часа четыре. В атмосфере царил полный штиль. Призрачный свет мягкого полуденного солнца превращал окружающий пейзаж одновременно в сюрреалистическое видение а-ля Дали и кристаллизованную реальность в духе метафизики де Кирико. В надежде на машину, которая меня когда-нибудь нагонит, я двинулся вниз по Оби-Хингоу к Лянгару.
Солнце клонилось к западу, а машина так и не появлялась. Мне ничего иного не оставалось, как ломить дальше до упора. Наконец стало совсем темно. Я продолжал идти. Тропа некоторое время шла по открытой местности, потом начала постепенно сужаться. Двигаться дальше можно было лишь с исключительной осторожностью, а значит, очень медленно. Вдруг мне послышалось, что где-то что-то съехало по склону. Этого было достаточно, чтобы я вспомнил, как по пути на Хазрати-Бурх местный лесник, подвозивший наш бабайский блок на «уазике», рассказывал о тусующемся в этих местах медведе — как раз на тропе от Лянгара до Пашимгара. Выйди, не дай бог, «парень» мне навстречу — совершенно непонятно, что делать дальше! Вправо вверх — почти отвесный скальник, влево вниз — тоже отвесно, но с перспективой свалиться в воду. Тут команда на катамаранах так и не смогла спуститься — слишком сильное течение, и причалить негде, — а где уж мне, вообще без всякой снасти? Снесет моментально — и с концами! Оставалось разве что разворачиваться и бежать назад, сколько мочи хватит. Другой вариант, о котором мне рассказывали местные специалисты, состоял в том, чтобы просто лечь на землю ничком и не двигаться. Медведь якобы обнюхает и уйдет. А если не уйдет?
Я продолжал двигаться вперед, но уже с двойной осторожностью, полностью включив прибор ночного видения и эхолот. Сквозное ощущение пространства, наработанное в период сидения у мазара, почему-то стало отказывать. То есть как таковое оно было и даже вроде указывало на присутствие постороннего начала, но вместе с тем последнее совершенно не представлялось возможным конкретно локализовать и тем более — отождествить с чем-то реальным. Возможно, шорох издал вовсе не зверь, а случайно сорвавшийся булыжник или что-нибудь еще.
Я приближался к наиболее стремному участку пути. Тропа превратилась в узкий каменный карниз, обрывающийся слева в невидимую бездну, на дне которой шумел безумный поток Оби-Хингоу. С правой же стороны весь довольно-таки крутой склон порос густейшим джангалом — идеальное место для медвежьих забав и засад! Ветви фантастических растений нависали прямо над тропой, превращая ее в галлюциногенную аллею страха. Стресс усилился. Я вспомнил про чод
[84] и попробовал наперекор судьбе сосредоточиться на сознательном стремлении к самопожертвованию как акте освобождения от сансарных комплексов: «Духи тьмы, явитесь сюда и примите тело сие себе в пищу!» В этот момент все пространство вокруг осветилось интенсивным фосфоресцирующим светом, и я увидел прямо перед собой, на белеющей тропе, гигантскую черную тень человекообразного существа. Гул?
Я лихорадочно обернулся, спонтанно перехватывая в руках ледоруб. На меня смотрело гигантское желтое око луны, висевшее на уровне глаз. И больше никого. Этого, однако, было достаточно, чтобы понять суть происходящего. Мое обращение к духам космической бездны совпало с легким поворотом тропы, в результате чего я попал в световое поле только что поднявшегося из-за хребта ночного светила. Человекообразная тень на тропе оказалась моим силуэтом, высвеченным царицей ночи на дисплее спящего мира. Получается, что я был готов вступить в бой с собственной тенью. Ну что ж, вполне достойное занятие для адептов небесного бокса!
Эпизод с луной рассеял чувство гипертрофированной обеспокоенности по поводу встречи с хирсом. Вместе с тем это была действительно неплохая иллюстрация тех принципов, на которых строится мистерия чод и ей подобных практик. Словно в подтверждение, что урок мной усвоен правильно, я вскоре увидел на одном из близлежащих склонов домик лесника. Был второй час ночи, но пройти мимо, разумеется, я не мог. В окнах света не было. Когда я подходил к дому, вдруг интенсивно забрехала собака — по счастью, сидевшая на цепи. Через несколько минут на пороге появился заспанный хозяин.
— Эй, алло! — крикнул я ему. — Ассалому алейкум, я эстонский гость, возвращаюсь с Хазрати-Бурха!
— А, Истония! Ну давай, заходи. Чой-пой будешь? Спать? Майлиш!
Лесник впустил меня в дом, уложил на курпачи, задул керосинку. Только я собрался погрузиться в объятия Морфея, как меня вырвала из грез агрессивная атака блох, набросившихся на мое тело так, словно именно их я призывал незадолго до этого в качестве посланцев бездны на магическую кровавую трапезу. Чесаться было совершенно бесполезно, не говоря уже о возможности просто заснуть. Я окликнул хозяина:
— Послушай, дорогой, может быть, я пойду спать на улицу, а то блохи совсем замучили!
Лесник снова запалил керосинку, пошарил рукой под подушкой и достал некий баллончик. Попрыскал из этого флакона у себя под мышками, за пазухой и чуть ли не на голову. При этом возникло густое облако какой-то чудовищной химии. Потом он кинул игрушку мне:
