— Алло, я вас слушаю, говорите!..
Оказывается, это ему звонят из его собственной фирмы!
— Сейчас машина придет, мы съездим на полчасика ко мне в бюро, а потом отправимся в ресторан, ладно?
Вот это новости! Каландар — бизнесмен! Он оставил нас с Джулией сидеть за столом, а сам исчез в дверях дома. И через пятнадцать минут вновь появился на пороге в костюме-тройке и при галстуке. Впервые в жизни я видел Каландара в костюме. Реальность начинала оборачиваться своей карнавальной стороной. Дальше — больше. Раздается сигнал из-за ворот.
— Это машина приехала, — говорит Каландар.
Выходим на улицу — перед нами не абы что, а черная «Волга». Садимся, как шахи, шофер трогает с места:
— Владимир Викторович, куда изволите?
— В бюро давай!
Приехали в центр города, прямо на улицу Ленина. Остановились у какого-то билдинга, поднялись на лифте на последний этаж. Заходим в бюро. Каландар сразу направляется в свой кабинет, усаживается в кожаное кресло, кладет ноги на дизайнерский стол, берет в руки вертушку: «Алло, Рустам, неси договор!» Через минуту в кабинет входит безукоризненно одетый молодой человек в галстуке и с красной папкой под мышкой. Каландар берет документы, отправляет Рустамчика назад. Потом звонит еще куда-то. Включили телевизор, девушка принесла чай.
Какой же профиль у Каландаровского бизнеса? Как оказалось, в основном пиарный. Владимир теперь подряжался на устройство для республиканской элиты авиазиаратов на Хазрати-Бурх. Министры, секретари обкомов, профессора, высокие кагэбэшники — все теперь летали на Хазрати-Бурх в сопровождении Каландара, предлагавшего прямые вертолетные туры из столицы к святыне. В те дни в Таджикистане расцвел тренд на национально-историческую идентификацию, поэтому высокие чиновники и нарождающиеся бизнесмены не жалели денег на отправление религиозных и духовных треб. Но и о материи никто не забывал. Каландар, параллельно с турагентством, специализировался на создании декоративных интерьеров класса люкс для дорогих клубов, салонов и магазинов города. На один из таких объектов он предложил нам съездить.
Это был огромный магазин модельной одежды в самом центре города. Заходим. Все вокруг блестит отполированным мрамором. Узорчатая колоннада, белые, слоновой кости фризы, на потолке — художественная резьба по дереву, раскрашенная в гамме традиционного орнамента. На яшмовых консолях — золотые вазы, в зеркальных нишах — женские меха и эксклюзивная одежда на вкус жен катарских шейхов. Весь персонал — восточные красавицы в строгих деловых костюмчиках. Просто дворец Шахерезады! И я вспоминаю Синдбада-морехода: да, усто, ты нашел нужную краску!..
Из дворца Шахерезады едем в ресторан интуристовской гостиницы «Таджикистан»: Каландар заказал здесь по случаю моего приезда банкетный зал. Входим. Официанты провожают к стоящему в центре помещения огромному столу, ломящемуся от снеди. Всего вокруг десятка два человек. Все — сотрудники или компаньоны Каландара. Нас с Джулией он представил как иностранных гостей, и каждый из присутствующих произнес по этому случаю тост, после которого не выпить было абсолютно невозможно. Впрочем, потом пили уже без тостов, но дружно. В конечном счете и попили, и поели просто по-барски, до последних пределов, типично по-восточному.
Каландар единолично выставлял весь этот стол всей команде. Это был сильный жест. Наше предыдущее застолье оплачивал я — в ресторане на Невском, на углу у станции «Маяковская», где мы спасались целительным коньяком от последствий алхимической свадьбы Сокола. Дальше мне нужно было на Московский вокзал, Каландару — в противоположную сторону. Он скрылся походкой бродяги — с вечным «ер-маком» за спиной и орденским посохом в руке — в плывшем с Фонтанки тумане, чтобы выйти из него через несколько лет здесь, в Душанбе, в ресторане «Таджикистан», в качестве уважаемого и состоятельного члена новой социальной элиты республики. Мир действительно встал с ног на голову. Это было время больших общественных надежд — золотой век для истинных талантов, момент осуществления всех мыслимых и немыслимых проектов.
Первые годы перестройки вообще полнились эйфорическими надеждами, апофеоз которых во многом пришелся на август 1991-го. С людей сняли намордники, расковали инициативу. Началась как бы взрослая жизнь: бизнес, путешествия, контакты с иностранцами, снятие цензуры и советских моральных табу. Разрешили индивидуализм! Большинство моих знакомых в это время расцвели. Дела катили, все клеилось, концы срастались, перспективы намыливались, а главное — ощутимые, материальные результаты были налицо, на ощупь. Вот он, мир, бери не хочу! Каландар не моргнув глазом выложил за обед восемь штук — а когда-то он жил с женой и двумя детьми в месяц на стольник!
У Вороны тоже все шло в гору: непыльная работа, социальные связи плюс врожденный авантюризм. Он предлагал организовать для иностранцев охоту в таджикских заповедниках с полным сервисом от «А» до «Я», включая транспорт, размещение, выход на позицию и т. д. Крышу давали спецслужбы. Это было совершенно реальное предложение, и я принял его к сведению, но в тот момент меня больше интересовал контакт с Министерством культуры, которого Ворона, несмотря на все связи со спецслужбами, обеспечить не мог. Я прибег к собственным средствам и в результате оказался-таки в кабинете министра.
Цель моего визита состояла в том, чтобы выяснить возможности импорта в Германию продукции таджикских народных промыслов — глиняных горшков, вышитой одежды, ювелирных украшений, музыкальных инструментов и т. п. Но это была не личная блажь, а просьба шефа торговой фирмы, в которой я тогда работал. Министр сидел в окружении нескольких человек. Среди них я опознал одного номенклатурного писателя, с которым некогда познакомился, посещая с Хайдар-акой местные интеллигентские тусовки по наводкам Фаруха и Хальянда. В последний раз мы с писателем пили водку в том самом баре, где позже с Сашей-художником вели разговор про «высшие канализации». Писатель, видимо, очень удивился, увидев меня в качестве иностранного визитера у своего босса. Предложил купить что-нибудь в художественном салоне напротив Министерства. Кстати, именно в этом «салонном» доме жил только что улетевший в Нью-Йорк Саша. Мы обменялись с министром визитками. Дело обещало быть интересным. Все тащились.
Между тем Сокол с Урсулой так на Главпочтамте и не объявились. Никаких писем от них не было. Наверное, сильно затусовались… Сокол в эти времена тоже переживал эйфорию безграничных возможностей, открытых перестройкой. Ведь теперь он мог абсолютно реально осуществить свою давнишнюю мечту — купить дом где-нибудь на Памире или в Вахьё и разлагаться там до конца манвантары
[180]. Благо, денег, как тогда представлялось, хватало на целую вечность.
Чтобы улететь из Душанбе, мне пришлось познакомиться еще с одним начальником, на этот раз распоряжавшимся путями небесного сообщения. Началось все с того, что нам потребовались обратные билеты. Загвоздка состояла в паспорте Джулии. Как иностранка она должна была платить валютой по полной программе, а это вставало чуть ли не в тысячу баксов. У меня теплилась надежда, что удастся договориться с кем-нибудь в аэропорту о билете за меньшую сумму в рублях. Я подошел к кассе. Окошко было закрыто, но за столиком сидел молодой усатый таджик. Я ему подал знак: мол, открой на секунду, вопрос есть! Он действительно открыл:
