– Прекрасно представляю, – я возразила, но не против кофе с пирожными.
Запить-заесть пережитый ужас представлялось правильным решением.
Ух какая страшненькая бабуська явилась мне в зеркальном омуте примерочной кабинки… Как вспомню – так вздрогну! Неужели я действительно становлюсь такой? Ладно, положим, сейчас виноваты кривые зеркала и плохой свет, но что будет через десяток лет?
– Надо что-то делать, – поразительно точно попав в мои скорбные мысли, вздохнула Натка, когда мы уже сидели в кафе. – Я не хочу становиться некрасивой бабушкой. И не смогу! Я, если буду видеть в зеркале такой ужас, руки на себя наложу! Дряхлые, морщинистые руки в пигментных пятнах, со скрюченными пальцами, изуродованными артритом…
– Ну, ну, Остапа понесло, – я усмехнулась, но невесело. Видение морщинистой бабули в зеркале преследовало и меня тоже. – Не драматизируй, пожалуйста. Для своих лет ты на редкость хорошо выглядишь.
– Вот! Для своих лет! – Натка голосом выделила местоимение. – А мне уже… не буду говорить, сколько, ты сама прекрасно знаешь. И я должна наконец устроить свою личную жизнь.
– У тебя есть Таганцев, – напомнила я. – Выходи за него замуж – и все устроится.
– Надолго ли? – Натка вонзила вилочку в пирожное и яростно расковыряла его. – Костя моложе меня на несколько лет…
– Всего на три года!
– А мужики даже жен-ровесниц со временем бросают, потому что те им кажутся слишком старыми! – Натка выпила кофе, как водку, – залпом, и с вызовом пристукнула чашкой по столу. – Ну, выйду я сейчас за Таганцева, и что меня ждет лет через десять? Развод и одинокая старость?!
– Костя не такой.
– Все мужики такие.
– Не все! Некоторым важнее не красота, а доброта, заботливость, душевная близость…
– Я физической хочу…
– Одно другому не мешает.
Натка задумалась, и я наконец тоже попробовала пирожное. Вкусное… Интересно, много ли жира оно добавит моим бокам?
– Как ты думаешь, почему Таганцев влюблен в меня, а не в какую-нибудь заботливую замухрышку с добрым сердцем? – спросила вдруг Натка.
Рот у меня был занят пирожным, и я только поморгала, побуждая ее продолжать.
– Потому что я красивая, – не дожидаясь ответа, сказала сестра. – Позволь напомнить, что у Кости был выбор – с тобой он познакомился раньше, чем со мной. И, если бы он ценил душевные качества выше, чем физическую красоту, то это ты, а не я, сейчас решала бы, выходить за него замуж или нет!
Я поперхнулась пирожным и закашлялась.
– Извини, если обидела. – Натка похлопала меня по спине.
– Ни… сколько…
Я утерла выступившие на глазах слезы и отхлебнула кофе, пряча за чашкой лицо, выражение которого могло сказать сестре слишком много.
Да, мне нравился Костя Таганцев, и одно время он ухаживал за мной, но моментально переметнулся, познакомившись с Наткой.
Я вовсе не ревную – мои чувства к Таганцеву не выходят за границы дружеской симпатии – и очень рада за Натку, но все же чувствую себя немножко обиженной. Самую малость. Мне просто по-женски неприятно сознавать, что я менее привлекательна, чем моя младшая сестра.
– Видишь? Значит, Таганцев такой же, как все, – заключила Натка, не заметив моей реакции.
Где-то в этой логике была ошибка. Я задумалась, пытаясь ее отыскать, и упустила тот момент, когда сестрица приняла важное решение.
Оповещать меня о нем она не стала, так что помешать ей вляпаться в новую историю я никак не могла.
…
– Мам, ты долго еще? Я хочу мультики!
– Еще примерно полчаса, – Натка аккуратно сложила пододеяльник вчетверо, расправила ткань на гладильной доске и взялась за утюг. – А ты пока книжку почитай.
Утюг зашкворчал, жарко дыхнул паром и поплыл неторопливым корабликом, разглаживая ткань и как будто освежая цветочные букетики на ней. Словно это и не утюг вовсе, а маленькая ручная машина времени: где она проехалась – там четверть века долой. Натке очень нравилась эта бытовая магия. Жаль, что нельзя вот так разгладить морщинки на собственном лице.
С другой стороны, определенно имеет значение, к чему именно применяется магия. Как ни крути, а лицо – объект куда более сложный, чем банальный конверт из обыкновеннейшей хлопковой ткани.
Пододеяльник был старый, еще бабушкиных времен, но совершенно неубиваемый. Шли годы, а ему ничего не делалось – вот что значит настоящее советское качество!
Постельное белье из натурального хлопка Натка очень одобряла.
– И как только некоторые люди спят на шелковых простынях? – сдвигая ткань на доске, чтобы прогладить следующий участок, удивилась она вслух. – Шелк же скользкий! Простыня сползает с кровати, а человек скатывается с простыни…
– Может, они их гвоздиками прибивают? – захлопнув книжку, охотно включился в дискуссию Сенька. – Простыни к кровати… Или людей к простыням…
Он замолчал, что-то прикидывая и с пугающей размеренностью постукивая книжкой по столу.
– Даже не думай! – на всякий случай строго сказала Натка, прекрасно зная тягу сына к опасным экспериментам.
– Да что тут думать, у нас же нет шелковых простыней, – с сожалением вздохнул ребенок.
– И гвоздиков, – пробормотала Натка.
Ей нравилось чувствовать себя в безопасности, особенно во сне.
– Есть суперклей, – задумчиво молвил Сенька.
– Испортишь хоть одну простыню – не поедешь с дядей Костей на рыбалку, – пригрозила Натка и, убедившись по лицу сына, что он устрашился, прибавила громкость телевизора.
Утюжить постельное белье – занятие довольно скучное, а времени занимает немало. Совмещая полезное с приятным, Натка приноровилась ставить гладильную доску перед телевизором и возить туда-сюда утюгом, поглядывая на экран.
Сегодня она попала на программу о красоте и здоровье и первый комплект выгладила под хвалебную оду эстетическому тейпированию лица. Говорливая женщина в телевизоре взахлеб рассказывала, какая это полезная штука – «пластырный лифтинг», и сноровисто лепила на лица теток-моделей разноцветные липкие ленты.
Облепленные яркими лентами тетки делались похожими на коренных североамериканцев в боевой раскраске – сходство подметил Сенька, вынужденный созерцать Наткину телепрограмму о здоровье вместо своих мультиков. «Как индейцы на тропе войны!» – восхитился он разукрашенными лицами.
Натка подумала, что тейп-ленты покупать не будет. Во‐первых, Сенька не удержится – утащит их, наклеит на себя и будет бегать по дому с боевым криком команчей. Во‐вторых, не похоже было, чтобы после тейпирования тетки в телевизоре заметно похорошели. Сняв разноцветные полоски с физиономий, они выглядели чуть получше – хотя бы нормальными бабами, а не боевыми подругами Чингачгука, – но это был не тот эффект, ради которого имело смысл заниматься аппликацией. Натка льстила себе мыслью, что и без того не производит впечатления душевнобольной.
