Глава 18
Серое мрачное здание Бастилии всегда нагоняло на парижан страх. Построенное изначально как крепость для охраны города от врагов, монументальное сооружение быстро превратилось в место заключения. Тюрьма-крепость представляла собой довольно правильный параллелограмм длиной около шестидесяти пяти метров и шириной около тридцати пяти. На каждой из длинных сторон располагалось по четыре полукруглых пятиэтажных башни, соединявшиеся друг с другом галереями, предусмотренными для размещения пушек. Одной своей стороной Бастилия была обращена к Парижу, а другой — к предместью Сент-Антуан. В довершение её окружал широкий и глубокий ров с перекинутым через него висячим мостом. В башнях были устроены верхние камеры для заключённых: свет и воздух в них проходили через небольшие отверстия, закрытые решётками. Разумеется, в достаточном количестве они никогда не поступали.
Но были в Бастилии места заключения и более ужасные, находившиеся на шесть метров ниже уровня двора: в эти подземелья прятали тех, от кого хотели поскорее отделаться, а также непокорных и буйных арестантов, нарушавших суровую тюремную дисциплину. О том, что происходит в сырых мрачных казематах, знали все, как и печальную историю «отца Бастилии» Гуго Обрио, которому король Карл V поручил возведение дополнительных шести башен для лучшего укрепления крепости. Обрио добросовестно трудился на благо королевства, не подозревая о своей ужасной судьбе. Но однажды на свою беду он спутался с еврейкой. Надеясь заслужить её расположение, мужчина клялся избраннице в любви настолько пылко, что топтал ногами распятие и выкрикивал богохульные слова. За это его приговорили к сожжению на костре. Но, оказавшись на эшафоте, он так плакал и раскаивался, что из уважения к его прежним заслугам казнь Гуго Обрио заменили пожизненным заключением в крепости-тюрьме, которую он сам и возводил.
Бастилии пришлось пережить много перемен. Каждый король, вступая на престол, считал своим долгом ввести новшества для этого необходимого в государстве здания. Людовик XI, параноидально боявшийся своих вассалов и бросавший их в казематы при первом подозрении на измену, приказал соорудить в Бастилии железные клетки и комнату ублиеток. Правда, железные клетки существовали и до Людовика XI, но именно при нём в Бастилии и других французских тюрьмах создали камеры, в которых можно было только сидеть, согнувшись в три погибели. Такие клетки король в шутку именовал «доченьками». Ублиетками назывались камеры и глубокие колодцы. Именно там томились приговорённые к смерти, поэтому они были сделаны с особой жестокостью. Комната ублиеток была устроена в одной из башен, которая по иронии называлась башней Свободы.
Ритуал тюремной казни тоже отличался каким-то цинизмом. Сначала приговорённого к смерти приводили в комнату к коменданту, которая носила название «комната последнего слова». Она представляла собой помещение довольно большого размера, но освещалась только одной лампой. Впрочем, этого было достаточно, чтобы рассмотреть на стенах кинжалы, пики, шпаги и огромные цепи. Комендант довольно доброжелательно вёл допрос, потом они с узником входили в комнату ублиеток, и заключённый с удовольствием вдыхал запах цветов. Здесь они продолжали разговор, и комендант давал арестанту надежду на скорое помилование. Несчастный успокаивался, но уже в следующую секунду тюремщик делал взмах рукой, подавая знак кому-то невидимому. Пол под узником опускался, и бедолага падал на колесо, утыканное острыми ножами. Оно приходило в движение, и человека разрезало на кусочки…
В Бастилию никогда не заключали уголовных преступников, находившихся под следствием или отбывающих наказание по приговорам общих судов: для них существовали другие тюрьмы. «Высокой чести» попасть в Бастилию удостаивались только люди, приказы о заключении которых писал король. Их называли «lettre de cachet». По неизвестной причине они составлялись без указания срока: человек мог просидеть в крепости от нескольких дней до нескольких десятков лет. Если у заключённого не было влиятельных покровителей или они отказывались хлопотать за него, бедняга рисковал провести в Бастилии большую часть своей жизни. Иногда о несчастных просто забывали, обрекая на вечное заключение.
Жанна знала и о том, что иногда в тюрьму попадали книги. Для них писался такой же королевский указ, как и для остальных заключённых. В общем, история этой крепости представляла собой историю человеческих страданий, сломанных судеб, многочисленных ужасов и вопиющих злодейств. Не зря опасливые парижане придумали присказку: «О Бастилии безопаснее молчать, чем говорить». И это изречение родилось не случайно. Кто попадал в казематы, назад обычно не возвращался. Если же по чистой случайности заключённому удавалось выйти на свет божий, он категорически отказывался говорить, что пережил в крепости. Бывшие узники словно давали обет молчания.
Именно сюда, в эту страшную тюрьму, стены которой видели и убийства, и пытки, и нечеловеческие страдания, и слёзы, привезли графиню де Ла Мотт.
Оказавшись в камере, где не было ничего, кроме лежанки — грязного полосатого матраса-клоповника и такого же одеяла, изгрызенного крысами, женщина пришла в ужас. Когда-то каморка, в которой они так мирно жили с Клотильдой, казалась ей верхом нищеты, но жилище, куда её поместили сейчас, не шло с ней ни в какое сравнение. Отсюда надо было выбираться, и как можно быстрее. Графиня опустилась на лежанку, брезгливо отодвинув матрас, и задумалась. Самое верное в её положении — это просить свидания с королевой, но её величество вряд ли станет говорить с узницей. Лучше написать ей письмо, в котором, уверяя в своей преданности, заявить о невиновности. Графиня постучала в окошко, передала свою просьбу тюремщику, и вскоре он принёс ей бумагу, перо и чернила. Дрожавшими пальцами де Ла Мотт начала выводить непослушные буквы:
«Ваше Величество! Не знаю, по чьей воле, но Ваша самая преданная слуга оказалась оклеветанной и теперь томится в заключении. Мне приписывают то, чего я не совершала и совершить не могла: подлог с величайшей драгоценностью, достойной украшать только Вашу лилейную шею. Поверьте, я стала игрушкой чьих-то интриг, думаю, интриг кардинала. В подтверждение моих слов я требую провести обыск в моём доме. Если вы найдёте ожерелье, я с радостью приму Ваше решение умереть на гильотине, повторяя Ваше имя. Преданная Вам Жанна де Ла Мотт».
Закончив писать, женщина ещё раз перечитала послание, нашла, что оно неплохо написано, и снова постучала в окошко. Тот же тюремщик принял от неё письмо, известив, что скоро её вызовут на допрос. Графиня была этому рада. Чем скорее всё начнётся, тем скорее кончится. Она уже обдумала линию поведения и решила неукоснительно ей следовать. Дай Бог, всё у неё получится.
* * *
Хранитель королевской печати господин де Бретель — маленький, сморщенный, с жёлтым личиком, похожий на старый гриб человечек — обнажил в улыбке гнилые зубы, обдав Жанну запахом нездорового кишечника.
— Господин де Крон проинформировал вас о причине вашего ареста, — начал он бесстрастно. — Смею вас заверить, в ваших интересах говорить правду. Только в этом случае можно сохранить себе жизнь.
— Неужели? — отозвалась графиня с улыбкой. — Вы хотите сказать, что, если я расскажу правду, Людовик XVI, всегда питавший ко мне неприязнь, окажет мне милость? Извините, но в это мало верится.
