— Если вы хотите услышать местную музыку, песни и сказки, вы их обязательно услышите, — пообещал Ибрагим. — Это наше призвание! Мы рождены для того, чтобы петь, танцевать, складывать легенды. О, вы полюбите наш народ, как только узнаете его лучше!
— Мне кажется, я уже очень люблю ваш народ, — льстиво сказала княгиня. — Ибрагим, обещайте познакомить меня со всеми своими родственниками и друзьями.
Татарин низко поклонился. Ему льстило внимание богатой и знатной дамы.
— Обязательно, госпожа. Наших поселений не особенно много в Перекопском и Евпаторийском уездах. Вам очень редко будут попадаться многолюдные деревни. Вот, смотрите, сейчас мы проезжаем одну из них. Если хотите, можно сделать привал. Поверьте, кухня у нас вкусная. Вас накормят такой шурпой, какую вы в жизни не едали!
Анна Сергеевна, даже не поинтересовавшись, что такое шурпа, наморщила лоб. Жанна видела, что княгиня хотела выйти из лёгкого экипажа, чтобы поговорить с татарами уже сейчас, но её разморило от жары, и сил на пламенные речи совсем не осталось. Что касается баронессы, та дремала на подушках, укрывшись лёгким покрывалом. Дочь отгоняла от неё мух и периодически смачивала виски матери холодной водой.
Когда Ибрагим предложил остановиться, чтобы путешественники полюбовались бытом тех, с кем собирались общаться, баронесса Крюденер даже не пошевелилась, хотя Жюли пыталась растормошить её. Она тяжело дышала, и девушка не решилась покинуть родительницу. Жанна, Анна Сергеевна и зять баронессы вышли из экипажа и направились за Ибрагимом. Он шагал смело и раскованно, приветствуя знакомых, и его лицо светилось улыбкой. Ещё бы, с ним были такие благородные люди! Татары, коренастые, смуглые, черноволосые и черноглазые, с любопытством глазели на приезжих и что-то говорили на гортанном языке.
Жанна осматривала землянки. Графиня уже заметила, что татарская деревня состояла из хороших изб, сложенных из земляного кирпича, с земляною кровлей. В них редко можно было встретить окна со стёклами и больше двух перегородок, но в каждом доме находился очаг, на котором варили кушанья и пекли лакомый малай из просяной муки под раскалённым казаном. Внутреннее убранство составляли войлок и несколько шерстяных тюфяков, обложенных вокруг стен большими подушками. Перед хатами лепились курятники и сараи безобразного вида, еле-еле державшиеся на подставках. Путешественники обошли хлебные ямы, заменявшие магазины, и с брезгливостью покосились на бугры пепла, который выносили из очагов. В некоторых ещё тлели кизяки, распространяя запах навоза.
Посередине деревни стояла мечеть, небольшая, покрытая черепицею, и Ибрагим сказал, что в ней каждый день совершаются богослужения. Татарин пригласил миссионеров внутрь, но предупредил, что им придётся снять обувь. Жанна и Анна Сергеевна сделали это без труда и вошли в мечеть. Графиню поразило бедное убранство мусульманского храма. В отличие от католической или православной церкви в ней не было никакой утвари. Мулла молился на минарете, который стрелой вздымался ввысь.
— Я всегда говорила, что таким диким народам нужна другая, истинная религия, — сказала Анна по-французски, обращаясь к зятю Юлианы. — Разве этот несчастный дом подходит для молитвы? Снимать обувь, совершать омовение в любую погоду, сидеть на коврике — разве это не дико? Вот увидите, вникнув в нашу религию, они сразу станут счастливее!
Жанна слушала и не понимала, как можно сделать счастливыми людей, которые вот уже много веков счастливы, что их Бог — Аллах. Однако спорить она не стала. По лицу зятя баронессы графиня видела, что он тоже сомневается в справедливости слов княгини, но эта женщина, как говорится, заказывала музыку, всё оплачивала, трогательно ухаживала за его тёщей, и он счёл нужным не спорить с влиятельной спутницей.
Покинув мечеть, вся компания отправилась на окраину деревни, где стояли скирды сена. Неподалёку, за узкой речушкой, торчала на куриных ножках мельница. Стаи индюков, таких жирных, что графиня сразу представила их во главе стола на Рождество, расхаживали по берегам реки. Княгиня ещё немного побродила по деревеньке, намереваясь сказать хотя бы несколько слов, но запах навоза свёл её с ума, и она, махнув татарам на прощанье рукой, приподняла юбки, выпачканные в серой пыли, и быстро пошла к экипажу. Ибрагим, как верный раб, бросился за ней.
— Подай копеечку! — Грязный татарчонок дёрнул Жанну за платье, и она, брезгливо отвернувшись, бросила ему золотую монету.
Анна Сергеевна позвала графиню в экипаж:
— Ох, как вы нас задерживаете, дорогая!
Жанна поднялась в карету и уселась на подушки. Напротив неё, по-прежнему с закрытыми глазами, полулежала баронесса. Жюли держала около матери стакан с водой и плаксиво говорила:
— Ничего не ест, только пьёт.
— Видно, скоро уже, — брякнул Ибрагим и тут же пожалел об этом. Анна Сергеевна обрушилась на него, словно Ниагарский водопад:
— Как тебе не стыдно?… Юлиана — божья дочь, истинная христианка! Господь не даст ей умереть, пока она не закончит своё дело!
— Да разве я против? — удивился татарин. — Больно уж жалко вашу подругу. Не дотянет до Кореиза — как пить дать.
— Я уже говорила, что оставлю её в имении под Старым Крымом, — зло ответила княгиня. — А твоё дело — помалкивать и поторапливаться! Эта жара нас всех скоро сведёт с ума.
— Я предлагал остановиться в нашей деревушке, — ответил Ибрагим. — Вы же сами отказались.
Лицо княгини налилось свекольным цветом.
— И ты осмелился предложить нам остановиться в этой грязи? — с иронией спросила она. — Да ты сам не понимал, вероятно, о чём говорил! Тебе известно, кто мы?
Татарин пожал широкими плечами, всем своим видом выражая равнодушие.
— А это уж как угодно вам, господа, — заметил он, и в его голосе прозвучала обида. — Моё дело маленькое.
Экипаж ехал по Восточному Крыму. Местность поражала своим разнообразием. Зелёные широкие равнины беспрестанно пересекались то глубокими оврагами, на поверхности которых, будто жилы, выглядывали корни деревьев, то небольшими возвышенностями, придававшими степям более интересный вид. Жанна заметила, что крымские реки не шли ни в какое сравнение ни с Темзой, ни с её родной Сеной, ни с Невой. А уж до Волги и Дона им было вовсе далеко. Татарин объяснил, что на полуострове все речки — горные. Вот почему они неширокие и неглубокие, а в жару почти полностью пересыхают, оставляя вместо себя неприглядные ручейки. Тем не менее местные жители радовались любой воде и разбивали на берегах великолепные сады — главное их богатство. Фруктов и овощей было много, и они поражали своей дешевизной. Жанна с удовольствием съела красное сочное яблоко, выпила парное молоко с татарской лепёшкой.
Ночевать остановились в русском селе Зуя. Путешественники нашли приют в просторной избе домовитого крестьянина, маленькая, худенькая жена которого нарезала ароматный хлеб и предложила гостям щи. Все, кроме баронессы, ели с удовольствием. Юлиана лишь глотнула молока и снова откинулась на заботливо постеленную для неё кровать. Жанна вспомнила о своём путешествии по Франции с Жозефом. Тогда почти в такой же избе они остались вдвоём. Там и зародилась их любовь, там они зачали ребёнка, которому не суждено было увидеть этот жестокий мир. В те годы она была молода и прекрасна, и даже тюрьма не выпила из неё силы. Жанна не чувствовала усталости, а сейчас ей мешало уснуть всё: слишком жёсткий матрас, набитый конским волосом, свист комара над ухом, жужжание мух, храп хозяина избы. Она еле-еле дождалась рассвета и вышла на воздух. Ибрагим уже кормил коней, готовясь в дорогу. Увидев Жанну, он приветливо улыбнулся:
