Профессор рассказывал, что именно благодаря этим насекомым образовались уникальные лечебные грязи. Но потом что-то там нарушилось. Дождей долго не было или, как говорил сам профессор, какая-нибудь Аннушка разлила масло, выплеснула химикаты — в общем, муравьи эти оказались на грани исчезновения. Профессору, правда, удалось спасти нескольких особей. Потом, уже в Москве, он много лет занимался тем, что помогал им размножаться, подыскивал оптимальные условия. Профессор Сечкин не прекращал свои опыты. И задался целью вывести летучих муравьев, которые бы могли существовать и размножаться в любых, даже самых неблагоприятных, условиях.
В одном научном издании появилась статья уфолога о том, что появление в горах болота и необычных насекомых-мутантов — несомненное доказательство контакта с внеземными цивилизациями. Насекомые были объявлены нездешними, неземными, то есть не совсем земными. «Профессор доказал, — говорилось в статье, — что земляне на сегодня достигли высокого интеллектуального развития. И вполне достойны общаться с высокоразвитыми внеземными цивилизациями на равных. И именно профессору Сечкину в скором времени может быть оказана высокая честь посетить одну из обитаемых планет».
— В общем, если я однажды решу сбежать на Канары, все подумают, что меня похитили инопланетяне, — пошутил тогда профессор, прочитав эту статью.
Но так или иначе, профессор продолжал заниматься разведением и усовершенствованием вида уникальных насекомых. Настя и ее однокурсник Степан, которых профессор выбрал себе в помощники, помогали ему в лаборатории, вели наблюдение. Профессор почему-то был уверен, что именно кровососущие крылатые муравьи принесут ему всемирную славу.
— Если нам удастся вернуть их в природу, — не один раз повторял он, — Нобелевская премия у меня в кармане.
На что Степан всегда язвил:
— Возвращать в природу будем мы, а Нобелевскую премию получит он!
Настя никогда всерьез не воспринимала эти разговоры. Ей просто было интересно наблюдать за существами, которые быстро размножались, но так же быстро и гибли, видя мир через стеклянные стенки своих инкубаторов.
И вот теперь, когда наконец появилась возможность, а главное, средства, они с профессором привезли сюда целый контейнер выведенных в Москве и адаптированных к природным условиям редких насекомых для того, чтобы освободить их из вынужденного плена. В Москве профессор почему-то не оставил ни одной особи.
И когда Настя увидела по телевизору, а потом услышала о появившихся в Москве хорошо знакомых ей насекомых, она очень удивилась. Каким образом их летучие муравьи вдруг оказались в метро, было совсем непонятно. К тому же они были заражены каким-то вирусом. В лабораторию были вхожи только профессор, Настя и ее однокурсник Степан Рыбин. Никаких подобных опытов они не проводили. И никто из них не стал бы выносить насекомых из лаборатории. Правда, Степан Рыбин перед отъездом рассказывал ей, что нашел не то у себя в общежитии, не то у кого-то в подъезде летучего муравья и что он хочет сравнить его с теми, которыми занимались они с профессором. Она тогда не придала его словам особого значения.
И теперь, когда Настя после отъезда профессора одна помогала Эмиру и была вхожа во все лаборатории, она все больше убеждалась в том, что Эмир, который в свое время учился в МГУ и наверняка помогал профессору, похоже, без его ведома вывез-таки насекомых и занялся их разведением в Закавказье.
Эмир сразу же изъял у них с таким трудом выращенный и доставленный сюда материал. И самое удивительное, что профессор Сечкин, пообщавшись с Эмиром, начал говорить о том, что крылатые муравьи сначала должны адаптироваться в лабораторных условиях. Как будто он забыл о том, как мечтал понаблюдать за ними в естественной среде обитания.
Так или иначе, вместо того чтобы наблюдать за муравьями в природных условиях, греясь на солнышке, Насте пришлось, как и в Москве, день-деньской просиживать в душном сыром ангаре у стеклянных инкубаторов.
Очень скоро Настя поняла, что самые опасные эксперименты проводятся в ангаре номер два, куда все сотрудники заходят только в плотных защитных костюмах и специальных масках.
В первый же день, когда Эмир проводил экскурсию по своим владениям, он привел их в эту лабораторию как раз тогда, когда одетая в защитный костюм работница вытряхивала в стеклянный аквариум с белыми лабораторными мышками целый стеклянный контейнер крылатых муравьев.
Похожие на аквариумы вольеры с мышами были отделены от кабинета Эмира стеклянной стеной. Эмир сразу задернул жалюзи — он не хотел демонстрировать, что происходило в лаборатории. Настя из любопытства отыскала небольшую щелку и все видела. Эмир с профессором в это время изучали какие-то карты и таблицы. Насте стало ясно одно: в вольер с мышами высыпали не тех муравьев, которых они привезли из Москвы. Здесь у Эмира была своя лабораторная популяция. То есть он тоже разводил летучих муравьев. Но, похоже, совсем не для возобновления естественной популяции.
Пока Эмир с профессором о чем-то спорили, Настя в щелку успела рассмотреть, что буквально через несколько минут после того, как высыпали летучих муравьев, мышки нервно забегали, начали чихать, задыхаться и одна за одной дохнуть. Правда, муравьи тоже забегали, а потом застыли. Не то сдохли, не то впали в анабиоз.
— А что это у тебя там, за стеклянной стеной? — поинтересовался профессор Сечкин, кивая на опущенные жалюзи. Он, очевидно, тоже догадался, что Эмир от него что-то скрывает.
— Да так. Мои американские фантазии, — ответил Эмир, не уточняя.
— То есть? — переспросил профессор.
— Когда я стажировался в Соединенных Штатах, я там видел, как микробиологи проводили очень интересные эксперименты с зараженными вирусами насекомыми. И я захотел их повторить, — не скрывая гордости, сказал Эмир, поспешив вывести их из ангара.
— Осторожно… — покачал головой профессор Сечкин, — я же учил тебя, ты должен быть крайне осторожным. Микробиология — это самая опасная, непредсказуемая наука. А если в экспериментальную цепочку подключить насекомых, процесс может стать неуправляемым…
— Помню, профессор, — кивнул Эмир. — Обо всем, что вы мне говорили, я помню.
— Ну, смотри мне, не наделай глупостей! Я знаю, вы, кавказские парни, люди горячие. А в науке нужна холодная голова.
А потом профессор спросил у Эмира:
— А как у тебя с финансами?
— Да теперь вот появился один спонсор из Москвы. Поэтому я смог вас вызвать. Мне нужна ваша помощь. И ваши муравьи.
— Понятно… — кивнул профессор. — Для твоих американских фантазий. Чувствуется, что твоя заграничная учеба и стажировки не прошли даром.
Как теперь вспоминает Настя, это была их последняя встреча, когда профессор был адекватен.
Назавтра профессор должен был лететь на научный конгресс в Москву. И когда Настя, проснувшись ни свет ни заря, выбежала его проводить, Леонид Прокофьевич, еще вчера заигрывавший с ней и рассказывавший смешные анекдоты, вдруг стал похож на загнанного в угол кролика. Было тепло, а профессор зачем-то надел куртку, натянул на голову капюшон. Эмир, усаживая его в машину, о чем-то долго говорил с водителем. А когда джип выехал за ворота, он нервно закурил.
