В таких помещалось до сорока человек, а броня держала выстрел из мортиры, не говоря уже про наличие поглотителя — крупного орихалкового штыря, что, словно громоотвод, стягивал на себя магию, выстрелы лучевого оружия в том числе.
Симон шел прямо сквозь военный городок, построенный легионом, к границе купола, что совпадала с окраиной города. Он не реагировал на приказы, угрозы и проклятия. Его не беспокоили ни палатки, ни телеги, ни баррикады, что попадались у него на пути. Он ломал их грудью и топтал ногами.
Фургоны попытались расцепить, но тщетно. Те проектировались для того, чтобы никто не смог помешать конвою. Пытались зацепить и растащить лошадьми, но сколько бы сил ни прикладывали солдаты, Симон был много сильнее. Маги же не могли помешать из-за поглотителей.
Оказалось, что Симона знают почти все, и тот, может по мелочи, но помог или самому солдату, или его родителям. Они банально не хотели по нему стрелять.
Когда тот подошел к куполу, то раскрыл дверь первого фургона, набрал ящиков, мешков и тюков с теплой одеждой, а затем просто вошел в стену смертельного холода, а через время вышел спиной вперед. Так же, не поворачиваясь к солдатам, он подошел к фургону и встал в проеме.
Раздались тихие слова слезной благодарности и детский плач. Он мало того, что пережил проход сквозь хлад, так еще и пронес под одеждой двух женщин и пятерых детей. Дверь фургона захлопнулась, те оказались в безопасности.
Офицеры наконец решили вмешаться, показав пример. Когда Симон вынес следующих, его накрыло огнем. Красные лучи били его в спину, но он продолжал боком идти к фургонам. Открыл дверь, запустил замерзших людей. В него полетели арбалетные болты. Все застряли в слоях теплой одежды. Один залетел внутрь. Никого не ранило, но послышался вой матери, возле ребенка которой упал отскочивший болт.
Тогда Симон с хрустом ломающегося дерева выпрямился, перекрыв собой проход. Все знали, что он — огромный горбун, но на ровных ногах и с прямой спиной в нем оказалось больше трех метров росту. Он первый раз повернулся к легионерам, не полностью, в пол-оборота. Ничего не сказал, у него не было слов для них. Солдаты удостоились лишь взгляда.
Разочарование.
Вначале это разозлило их, они проклинали его, и даже рядовые начали стрелять. Но он продолжал. Спасал и порицал. Молча.
Офицеры приказали размолотить двери фургонов кувалдами. Никто не решался на такое. Вперед вытолкнули орка-штрафника. Тот ударил кувалдой дверь, но затем встретился взглядом с Симоном. Тот произнес единственное слово: «Прекрати».
Он и прекратил… существовать. Следующий удар легионер нанес себе по голове. Он бил себя, пока не пробил череп. Умер на месте. Больше Симон не говорил ни с кем.
Когда одежду на его спине сожгло и изрезало, все увидели шрамы и рубцы глубиной в ладонь. Ни одной свежей раны. Они не могли причинить ему вред. Мир отказывался давать им это право. Единственное, чего были достойны те, кто пытался остановить этого человека — его разочарование.
Огонь стих. Оружие выпало из ослабевших рук людей. Офицеры организовали тыл и задние ряды, чтобы они стреляли в передних, если те не будут поливать огнем Симона. Штабные угрожали и проводили казни, дошло до децимации в отдельных ротах. Тогда-то молодой парень со взглядом, что зрил будто на тысячу ярдов, развернулся и ночью вошел в палаточный лагерь старших офицеров.
Лоуренс сам всех положил. Затем окопался и вел стрельбу из штабных укреплений. Симон же все спасал и порицал, спасал и порицал. Заполнив фургоны, он утащил их на восток.
Когда Лоуренса почти выбили, в палатке открылся портал. Из него вышел Энвин Хир. Эльф сломал тому колено и избил до потери сознания, а затем утащил с собой. В некотором роде — спас.
Симон же вернулся на следующий день, и так каждый день, пока купол не сняли в одном городе и не поставили в другом. Симон приходил и повторял свои действия. Снова и снова. Месяцами.
Симон получил прозвище «Луковица» не за наряд. Просто все, кто его видел, падали и плакали. Семьи спасенных падали ему в ноги и целовали землю. Солдаты же падали на колени и просили прощения. Но у этого человека для них его не нашлось. Лишь порицание. Из-за действий Симона дезертировала половина армии.
Начались расправы над офицерами. Практически весь командный состав состоял из дворян, и их семьи всполошились. Они надавили на фюрстов, все разом. Тогда-то и появился имущественный откуп.
Эльф телепортировал Лоуренса прямо в здание трибунала, где ему определили левый, но крупный штраф, а затем отправили в Среднеколымск. В лагерь, где отбывал очередной срок Север.
Срок — неверное слово. Все исправительные колонии Нефраера — трудовые лагеря, за исключением временных изоляторов и каземата под ареной Гранд Цирка. Арестанту начислялся штраф, который можно было оплатить в любой момент. Три дня после вынесения приговора давались на оплату по месту, а дальше заключенного конвоировали в лагерь.
Север к моменту заезда отца Реда уже выиграл в карты достаточную сумму, чтоб откупиться, и просто ждал, пока за ним приедут подельники из города. Лоуренс, хромающий и побитый, подошел к нему и спросил про бои в яме.
Тогда на прииске чалился тролль — Кирза. Огромный сукин сын — тогдашний чемпион. Разбой, грабеж, вымогательство. Если Север воровал лишь у тех, кто бы и не заметил, что у них что-то украли, то Кирза крал у всех, кого не боялся — подонок.
Лоуренс вызвал его. Учитывая, что человек был хромой и призывал ставить на то, что он оторвет троллю голову, коэффициенты выставили заоблачные. Север впервые рискнул необходимым ради излишества. Успешно, хоть и потом дал себе зарок, что не будет так поступать. Лоуренс победил, как и обещал.
Север на выигранные деньги выкупил себя и Лоуренса. Вместе они отправились в столицу, а там уже и Палтус убил Бриллианта. Началась война группировок, мир между которыми держался лишь на авторитете Бриллианта. Город разделили Север и Биба — бывший телохранитель старого вора. Лоуренс же призывал к союзу и совместной работе. Тогда теневой мир и увидел все таланты Черного Канцеляра.
Он научил всех, кого крышевали обе стороны, двойной бухгалтерии такого уровня, что люди вздохнули. Те, кто платил ментам, стали платить ворам. Люди получили защиту.
Если трогали того, кого крышевали менты, то виновника либо сажали, либо просто мочили. Север же разбирался в деле и заставлял компенсировать убыток — пострадавшему, а не короне. Но Лоуренса беспокоила ситуация на юге.
Симон разбирался с вопросом в одиночку. Кайзер же, вдоволь насмотревшись на его борьбу, просто накрыл стужей все южные города разом. Никаких магов бы не хватило на кольцо смерти и тот ледник, что был раньше, но теплые края ждала многолетняя зима. Но самое главное — справиться со всем этим сам Симон не смог.
Бессилие великана и пропаганда Ауринка, подкрепленные личными бедами каждого горожанина, вылились в то, что сколько бы людей ни превозносили Симона, еще больше возненавидело его. Винили, что, не дав свершиться казни локальной, тот навлек глобальную. Близорукие невежды. Наслушавшись, он ушел.
