— Хвост, — просто сказал второй.
Первый оторвал треть рыбины и протянул своему попутчику. Тот взял угощение свободной рукой и откусил кусок вместе с чешуей и костями, пару раз пожевал и проглотил, сделав еще глоток из бутылки, опустошив ее. Бородач покачал головой, второй посмотрел на него:
— Чего?
— Смотри не запачкайся.
Второй с удивлением оглядел свой наряд. Удобный дублет и брюки, сшитые по древней моде — белоснежные, как и его легкие летние туфли.
— Я никогда не пачкаюсь, — уверенно сказал он.
— Ладно, — хмыкнул в бороду первый и посмотрел на дорожный знак. — В Южном будем только затемно.
— Я никуда не спешу, — сказал второй, надкусив бутылку и обыденно пожевав стекло.
Глава 1.2
Критерием успеха провинциального, и не только, лавочника принято считать количество необычных вещей из далеких краев, что наполняют его прилавки.
Верхом же успеха является показушное убранство такими новшествами своих рабочих мест, даже при полном отсутствии конкуренции.
Это — тот самый случай, ведь такое здание было одно в своем роде на весь поселок Южный. Такая себе комбинация из конюшни, жилого блока, гостиницы, универсального магазина и почтового склада.
Под одним из таких «критериев» и сидел единственный сын единственного успешного торгаша в городке. Новшеством оказался лезервудский фонарь — стеклянная полусфера, наполненная светящимся мхом. Выращенный на питающихся эльфийской магией деревьях, мох имел ровный синеватый и довольно яркий свет.
Это оказалось очень выгодно, фонарь был самодостаточен и почти вечен, требовалось лишь подливать воду раз в неделю, но нашелся и минус. Вся братия ночных насекомых, не боясь подпалить крылья, кружила вокруг светильника и то и дело норовила куснуть сына лавочника.
Парня звали Редрик, но все называли его Редом либо Родей. Практически год назад ему стукнуло двенадцать, что подтвердилось ожидаемым визитом сотрудника местной налоговой. Тот предъявил отцу Редрика Лоуренсу Маккройду выдержку из законов империи о рабочей занятости граждан подросткового возраста в черте городского влияния. С тех пор старший Маккройд, который и раньше с сыном особо не церемонился, стал гонять Реда и в хвост и в гриву. Ведь теперь закон обязывал того платить парню зарплату, отчисляя налог в королевскую казну.
Многие не жалуют налоговую, да и прочую политику администрации кайзера Ауринка, но всем несогласным предлагаются замечательные условия эмиграции. Правда, на территории, где законов нет вообще, осваивать целинные земли в областях кочевников зверолюдов.
Зато переезд бесплатный и быстрый, если не сказать — резко внезапный и крайне неприятный. Так что открытых противников имперского закона днем с огнем не сыскать. И теперь жизнь новоиспеченного работничка стала похожа на вечные сверхурочные.
В этот раз отец Редрика пропал с самого утра. Был караванный день, но в городок так и не заехало ни одного торгового фургона. Парню пришлось самому весь день стоять у прилавка, успокаивая местный люд, не дождавшийся посылок и диковинок с юга.
Вернувшись поздно вечером, источая стойкий перегар, Лоуренс объявил, что вместе с почтальоном, корчмарем и королевским конюшим обмывал постройку новой почтовой станции. Так что до Южного теперь будут добираться не только лишь уморенные полудохлые клячи или угрюмые гонцы в сношенных башмаках.
Также он обмолвился, что почтальон предупредил его, мол, на тракте догнал фургон «вольных» и узнал в купце старого Симона Луковицу. Его спустя десять лет снова поставили на их маршрут, так что, если старик не изменил своим привычкам, то ждать его стоит только после полуночи.
После этого Лоуренс четко объявил о своем намерении «принять горизонт», а самому Реду путем бессвязных указаний и пары затрещин дал задание — встречать уважаемого представителя торговой гильдии. Благо он, Лоуренс, своевременно обзавелся новым фонарем над придорожной скамьей.
Редрик, уже отвыкший особо пререкаться, просто согласился. Он помог отцу добраться до койки в заднем помещение магазина, на которую тот с размахом плюхнулся. Рама кровати жалобно скрипнула и заходила ходуном, но качнувшись в последний раз, успокоилась. Ред хотел было прикрыть отца покрывалом, но тот только отбрыкнулся, жалуясь на жару с духотой.
— Духота— следствие твоего перегара, старик, — пробурчал сын.
Голос у него сломался рано, так что, как и у отца, шепот парня был похож на гул далекого обвала. Лоуренс приоткрыл глаз.
— Поговори мне тут, мальчишка. Ты думаешь, что все это просто так? Думаешь, твой старик тебя за зря гоняет? — сказал на удивление внятно.
Редрик промолчал.
— Думаешь что-то в жизни дается за так? Ты мне благодарен будешь. Взгляни на меня!
Парень оглядел здоровую тушу своего отца. Крупный и крепкий мужчина, с широкими плечами и большими кистями рук. Его можно было бы назвать мощным, не будь у него надутого пивного жбана вместо живота.
Ред посмотрел в лицо отца. Прямые крупные черты обрамляли массивные лицевые кости, особенно выделялся похожий на утес подбородок. Лицо Лоуренса покрывала жесткая, как у секача, щетина. Волосы были темно-бурого цвета с проседью на висках. Густые. Ни намека на то, что его отец начнет когда-либо лысеть.
Редрику часто говорили, что он копия отца, за исключением мягкости в выражении лица и цвета глаз, которые достались ему от матери. Но он ее даже не помнил. Та заболела после родов и вскоре, не прошло и года, умерла.
Судя по всему, у нее было доброе лицо и яркие голубые глаза. Еще он узнал, что волосы у нее горели, словно медь, и что была она миниатюрной и очень стройной. Северная островитянка. Там все женщины похожи словно сестры— красивые, опрятные и своенравные.
Ред пытался расспрашивать отца о ней. Но нарывался только на угрюмую стену молчания, пытаясь продавить которую, он получал только лишнее поручение и пинок до места его выполнения.
Могила его матери располагалась на местном погосте. Надпись на могильном камне гласила:
«Розалина Маккройд, в девичестве Хэйс. Ты была улыбкой в моем сердце. Твой смех звучал музыкой в моей душе. Ты была нежностью, что утратили мои руки. Твоя жизнь была моим счастьем, которого я лишился навсегда. Прощай».
Вместо последней точки на поверхности гранитного блока зиял скол и начало огромной трещины, что шла вниз, под землю.
Альфи Корчмарь говорил, что отец Редрика сам зубилом выбивал эти слова во время похорон, а под конец ударил с такой силой, что чуть не разбил гранитное надгробье. После чего отпрянул и выронил инструмент. Тогда все впервые увидели, как плачет его отец.
Думая об этом, Ред перестал супиться и снова взглянул на отца. Тот уже провалился в пьяную дрему и спокойно сопел.
— Ты не договорил, — он изобразил манеру речи Лоуренса, до комичного понизив голос. — Взглянув на тебя, я должен увидеть человека, который в свое время впахивал, а теперь может позволить себе покой и отдых, — говорил сын, стягивая с отца сапоги. — И ты жалеешь, что научился работать, не щадя себя, слишком поздно. Сейчас всеми силами прививаешь мне уважение к трудящимся людям и понимание важности и сложности полезных для жизни занятий.
