Он вообще ничего не мог понять. Нет — просто «не мог». Он тупо смотрел на дрожащую спину девушки. В голове гудела пустота. Ред словно вернулся на два года назад, когда Андерс изливал ему свою душу, а он не знал, как поступить. Редрик понял, что с тех пор ничего не изменилось. Он — все тот же ребенок, который даже не может разобраться не то что в чужой проблеме, но даже в своей собственной.
Грудь обожгло. Смоки старательно зализывал рану парня. Было больно, но отрезвляюще. Кровь перестала идти. Редрик в благодарность погладил коня по носу и понял, что снова может двигаться. Он промотал в голове сказанное Далилой.
— Почему ты это сделала?
— Я… мне нужно было, что-то… Сведения. Что скрыты под этим проклятым спрутом. Чтобы он был в безопасности, чтобы обменять… Они забирают детей, — она снова заплакала.
— На что ты хотела обменять эти сведения, на Билли и Элли?
— Нет.
— Тогда…
— Я беременна, Редрик.
К предыдущему состоянию добавилось оглушение с характерным звоном. Подступила тошнота. Его чуть не вырвало остатками груш и персиков и половиной бутылки гномьего пойла. Он боролся с этим.
Зрение сузилось до точки. Посыпались искры. Но шло время, и мир стал расти, а тошнота — отступать. Он обнаружил себя гладяшим волосы девушки, что плакала у него на коленях. Его сердце билось так часто, что казалось, будто не бьется вовсе. Он понял, что не дышит.
Редрик сипло вдохнул:
— Поехали домой, — фраза сама вылетела, с выдохом.
Глава 4.5
Всю дорогу до кампуса девушка продолжала хныкать. Было уже поздно, но в окнах горел свет. На крыльце сидели и курили Гизмо с Лоуренсом. В дверях стояла Валенсия. Увидев состояние приехавших ребят, лавочник передал гремлину что-то блестящее. Тот незамедлительно это проглотил.
Редрик спустил Далилу с седла. Она смотрела вниз. Подошла гномиха. Ее лицо ничего не выражало, она просто взяла девушку под руку и завела внутрь. Та не сопротивлялась. Гизмо пошел следом. В свете мшистого фонаря Ред не мог разглядеть глаз отца, но лицо того оставалось спокойным. Он продолжал курить трубку.
— Подойди.
Сын подошел. Лоуренс отвернул край окровавленной рубахи.
— Больше не бери мои рубашки, ты их постоянно портишь.
— Это все, что ты можешь сказать?
— Нет. Ты выглядишь так, будто твой конь принял тебя за свою мамку, а ты и рад. Вон — титьку ему дал пососать.
— Я не знаю, как выглядят или ведут себя матери. У меня ее не было.
— Вот, значит, как… — отец поднялся и выбил трубку. — Ну, пойдем — поговорим об этом.
Лавочник зашел в конюшню, за ним вошли Редрик и его конь. Последний спокойно занял свое место и неуверенно водил взглядом между людьми. Лоуренс встал, уперев руки в бока.
— Я хотел начать сам, но ладно — дорогу молодым. Пока твоя очередь.
Редрик не совсем понял, что имел в виду его отец. Но начал рассказывать. Он рассказал о произошедшем на пляже и о своих мыслях по этому поводу.
— …и еще одно. Скоро ты станешь дедушкой, — закончил Редрик свой рассказ.
На лице лавочника играли тени от масляных светильников. Казалось, что его лицо каждый миг меняет выражение. Но в глазах отца читалось снисхождение, а черты представляли застывшую гримасу иронии.
— Насчет обнесенной хаты полковника я слышал… а вот остальное — это вряд ли.
— Ты о чем? — Ред растерялся. Его одновременно сбили с толку и ответ и полное безразличие на лице отца.
— Просто Валенсия с первого дня поит девчулю хитрым травяным сбором. Таким балуются шлюхи и прочие ветреные личности. Ну, и женщины в возрасте, что следят за здоровьем. Она, кстати, нашла его рецепт в одной из книг Симона.
— Зачем они его пьют?
— Чтоб пузо не росло. Без этого она бы еще легче водила тебя за нос.
Редрик сорвался. Он сам не понял, как это произошло. Парень осыпал отца ударами и проклятиями. Он обвинял его во всех бедах мира. Обвинял в том, что тот лишил его и девушку, которую он любит… а, впрочем, чего лишил-то? Чего у них никогда не было, и к чему они не были готовы?
Взгляд Редрика поплыл. Лоуренс все это время стоял неподвижно, будто весь напор парня — лишь слабый ветерок. Но увидев изменение в глазах сына, он поймал его кулак лбом. Руку парня пронзила боль, он прижал ее к груди.
— Теперь — моя очередь.
Сначала правый кулак лавочника въехал в скулу Редрика. Его голова откинулась, он невольно выпрямился. Затем левый кулак врезался парню в область желудка, Реда согнуло. Напоследок отец схватил сына за волосы и впечатал его голову в вертикальную балку. Что-то треснуло. Парень упал на колени, и его вырвало в поилку для лошадей, затем он завалился навзничь и отключился.
Открыв глаза, он увидел голые деревянные перекрытия потолка. Голова болела. Эмоции будто отрезало. Удивленный своим спокойствием, парень приподнялся. Но головокружение опять уронило его. На сына все в той же позе смотрел отец.
— Полегчало?
— Легко — словно твои тумаки. Затрещины мне больше нравились.
— Что поделать — детство кончилось.
Отец наклонился к сыну и достал из его кармана портсигар. Вынул оттуда две, затем, посмотрев на Смоки, и третью. Конь без обиняков поработал огнивом и принял за это привычную награду. Другую Лоуренс закурил сам.
— Что ты сказал о своей матери?
— Что, если бы она была с нами, многое бы изменилось — было бы легче. И вряд ли мы бы оказались там, где оказались. Тебе сложно без нее, и ты вырастил из меня дурака.
— Почти верно, но дурак не учится на ошибках, — он передал самокрутку сыну, тот курил лежа.
— Почему ты сказал, что Далила водит меня за нос?
— Ну, лично я просто доверился Валенсии, а потом своими методами пришел к тому, что она действительно права.
— Почему?
— Сколько лет твоей пигалице?
— Шестнадцать.
— Вот. И женщиной она стала, наверно, пару-тройку лет назад, когда на нее положил глаз какой-нибудь голодный до маленьких девочек культист.
— Что ж так жестко-то?
— А по-другому не бывает. Не перебивай отца.
— Ладно, — Редрик затянулся. Головокружение отступило.
— А сколько лет госпоже Валенсии?
— Я не спрашивал?
— Правильно, ведь это невежливо. Так вот, ей двести двадцать четыре года, а замуж она вышла в двенадцать. Я тебе арифметику не отбил?
