— А что, у драконов сзади тоже зубы? — с непроницаемым лицом спросил парень, слабо пожимая протянутую руку.
Залаз, глянув на свое тату, нахмурился. Затем его брови взлетели, и он разразился смехом, еще более скрипучим, чем его ботинки:
— Скре-е-ке-ке-ке-с-ке, хр-скр, ке-ске-ске…
Насмеявшись вдоволь, он утер слюну правым рукавом. Крюк звякнул.
— Ну, ты мочишь, дядь. Ладно, мне надо порубать маленько, прикрой за мной люк, и так холод навыпускали.
Человек, что успел побывать рабом, аколитом, легионером и драконьей сиделкой, скрылся под закрытым люком в подвал. В то время что вырожденец смеялся над вопросом Редрика, парень не разделял его веселья. Даже когда тот остался один, его взгляд скользнул в сторону центра города. Ред стоял с таким же лицом, как тогда, когда глядел на то, что осталось от его рук.
Злости не было. Он не злился ни на Каднификара, ни на Залаза. Они не занимались ничем, в чем Редрик мог бы их порицать. Залаз — странный, но честный и по-своему ответственный. Он просто следит за своими подземельями и никому не мешает. Каднификар убивает и ест людей. Но он дракон — чудовище, да и первое делает по указке кайзера.
Сами люди постоянно убивают друг друга, а иногда, как во времена Пожирающего Хлада, другого выхода, кроме как убить и съесть ближнего, нет. Ред не жил в те времена, он не имел права одобрять или не одобрять то, что тогда делали эльфы ради выживания. Но то, что происходило сейчас, вызывало у парня еще далекий, но надвигающийся, словно волна, гнев.
Редрик чувствовал, как тот медленно подходит, но его приближение звучало не как рокот моря. Это были удары. Глухие удары тяжелого сердца под выжженным шрамом, гулкие удары тяжелого тесака по мясницкой колоде в холодной тьме, гремящие удары черных сапог, сопровождающих печального путника. Он хотел покинуть это место.
Глава 2.4
Редрик обошел домик Каднификара. Заглянул внутрь. Никого. Пропали и вещи, что парень оставил, отправляясь проводить ритуал. Милая обстановка. Место, в которое хотелось бы вернуться — лучшая из клеток. Парень обернулся, его ждали в некотором отдалении, за воротами. Трое знакомых, столько же незнакомцев. Редрик направился к ним.
Лоуренс водил мундштуком трубки по странице атласа-путеводителя своего сына, который всегда лежал в сумке у Смоки. Редрик всегда держал его там на случай, если его скакун вздумает перенести своего хозяина в незнакомые края.
Лавочник, слегка наклонившись, что-то разъяснял невысокой девушке. Она стояла спиной к парню. В игривом сплетении черных волос виднелась россыпь заколок в виде цветков фиалки. Завиточки и цветочки.
Обновленный гремлин уже оделся. Рядом с ним стояла еще одна девушка. Она была выше первой, но легкий наклон не давал возможности определить, насколько. Одной рукой она зачем-то завела прядь платиновых волос за ухо, хотя ее свободную прическу и так поддерживала крупная заколка в виде ивовой ветви с парой сережек. Другой рукой она играла с ухом гремлина.
На лице девушки застыло умиротворенное и нежное выражение, будто та гладит домашнего любимца. Гизмо, отвернувшись, скрестил руки на груди. Он весь надулся, показывая, что эти нежности ниже его достоинства, но по сальной морде было видно, что ему нравится.
Смоки же устроил игру в гляделки со светловолосым парнем. Человек глядел задумчиво, шоргон — иронически. Даже в этом странном противостоянии с конем парень пытался держаться уверенно и с некоторым превосходством, хоть и скрывающимся за некоей сдержанностью. Аристократ.
Улыбка тронула губы Редрика. Идиллия в двух шагах от бойни. Он ступил на мощенную плиткой дорожку. Удар каменной глыбы. Тяжелые шаги выдали его присутствие. От этого звука ребята одновременно дернулись. Они постепенно сходились в кучку, наблюдая за приближающимся Редом.
Гизмо замахал двумя руками. Смоки приветственно ржанул. Лоуренс, помотав головой, выдохнул.
— Ну, что, нашел, что искал? — пустил клуб дыма лавочник.
— Да, но теперь они часть океана. Горсть черного праха в черных волнах.
— Ты еще оду им посвяти, — выдохнул отец, прикрыв глаза. Помотав головой, он вновь открыл их, его взгляд был еще ироничнее, чем у Смоки. — Ладно, лирик, что же тебя там так задержало, что школьцы от Лицея добежать успели?
Школяры. Похоже, из благородных или просто богатых семей. Парень в расстегнутой темно-синей шинели, под ней черные гимнастерка и штаны с сапогами армейского образца. На девушках теплые платья цвета его шинели с юбками до середины колена. Белые пелеринки, фартучки и гольфики. На ножках черные лакированные туфельки. Редрику понравилась школьная форма.
— Просто нашел осознание того, что мир для человека сложен настолько, насколько он может себе это представить, но и настолько прекрасен, насколько сильно можно зажмурить глаза, — Ред театрально прикрыл глаза четырехпалой рукой.
— Ну, так сходи еще пару раз, может, наберешься уму-разуму, — постучал мундштуком себя по лбу Лоуренс.
— Нет уж — там темно, холодно и компания неприятная.
— Вот и зря. Разум — самый весомый атрибут могущества. Следует хвататься за любую возможность для его обогащения. Ведь знание — это богатство, что всегда влечет за собой остальные блага. А стремление к могуществу — цель каждого, — донесся приятный, хоть и резкий девичий голос.
Неожиданное восклицание. Редрик отвел руку и оглядел группу ребят. Взгляд оливковых глаз блондина метался между ужасным шрамом на груди Редрика и покалеченной рукой. Его лицо выражало отстраненную доброжелательность, но Ред видел, что тот что-то обдумывает. Девушка пониже глядела на блокаду Редрика. Хотя ее голубые глаза бегали — она просто откровенно разглядывала обнаженный торс парня. Ее лицо казалось слегка знакомым.
Ред встретился взглядом с платиновой блондинкой. От нежного выражения на ее лице не осталось и следа — холодная и оценивающая сдержанность, что в будто созданных мастером-скульптором чертах, что в серых глазах. Это было видно по темному бархату радужки, который хоть и мягко, но красиво отражал свет осеннего утра. Это в корне отличалось от матовых, слегка белесых глаз Редрика. Разница, словно между шерстью котенка и бетоном дороги. Это она решилась вмешаться в их разговор.
— Возможно. Тогда скажи, кто, по-твоему, самый могущественный человек в нашем мире? — упер руки в бока Редрик, слегка наклонившись, чтоб их глаза были на одном уровне.
— Странник, — быстро ответила девушка, не отводя глаз.
— Но исходя из твоих слов, это не так. Он безумный старик, что бродит по миру от момента его появления. Он не знает, сколько ему лет, какой сейчас год, не различает вкус пищи, не может отличить рот от глаза, странно одевается, груб и любит эльфийскую порнографию.
Низкая брюнетка слегка покраснела.
— Из вещей у него только блокнот да старая кастрюля. Он рисует и продает портреты дворян, но тут же отдает деньги в приюты для детей. Нет у него никаких благ и богатств, а жизнь давно превратилась в бремя. Разум лишь отягощает его в пути. Да и возвращаясь к сказанному тобой — знания не являются разумом, это лишь его часть. Разум — это еще и опыт, и воспоминания так же, как и выводы, и размышления о поступках.
