Перед зданием стояла группа гремлинов, что громко пищали, шипели и пускали дым. Они все были одеты как разнорабочие. Ред также подметил, что многие щеголяли в париках либо наклеивали усы или бороды. На их фоне выделялся опирающийся на трость гремлин в черном костюме с жилетом. Пиджак от костюма держал стоящий рядом с ним тот самый юнец из бань — Пабло.
Группа Редрика приблизилась к толпе гремлинов. Шум усилился. Тот, что в костюме, ударил тростью о брусчатку. Металлический звук. Присмотревшись, Ред понял, что трость ему заменяет труба. Тяжелый звук, похоже, внутрь залили свинец.
— Я чую людей, проявите уважение к гостям и говорите их словами, — прохрипел гремлин с тростью.
— Пастырь, это же кемадо… Эль Каднифико… Традиция живет… Где ардиендо? — тараторили чешуйчатые коротышки.
Пастырь. Гремлин с тростью был стар, очень стар. Уши поросли наростами, как и подбородок, и брови. Гремлин чуть горбился, но все равно возвышался над своими сородичами. Его глаза заволокли фиолетовые бельма. Слепой… Чешуя чернеет, но тусклее, чем у Гизмо. Он тоже воженный.
— Предки предопределили мою судьбу. Все требования были выполнены, создатель признал меня и благословил. Я — кемадо, Гизмо эль Каднифико, — заговорил Гизмо, подступая к Пастырю. — А человек в плаще цвета моего нового пламени — мой ардиендо. Приветствуйте нового брата.
Гремлины затихли. Все в недоумении смотрели на Редрика. Лишь Пастырь перехватил свою трость, словно дубинку, и заехал ею Гизмо по голове.
— Как ты мог? — хрипел старый гремлин.
— Я был должен, выбора не было, — Гизмо спокойно отвечал, выдерживая все новые удары, что сыпались вместе с вопросами.
— Как ты мог? — удар.
— Каднификар меня пригласил, я не нарушал его покой.
— Как ты мог?
— Редрик согласился. Он выдержал испытание и прочитал клятвы. Он заслужил дружбу создателя.
Пастырь перехватил трубу двумя руками и выкрикнул, выпустив сноп черных искр:
— Как ты мог уйти на столько лет?
Последний удар опрокинул Гизмо на землю. Толпа гремлинов тихо наблюдала за избиением. Труба выпала из рук Пастыря, он, шипя, схватился за запястье.
— Я присылал деньги. Писал, — тихо говорил Гизмо, поднимая трость.
— Да на кой ляд твоей матери деньги и каракули, ей ты нужен!
— Я же писал, что все в порядке, — Гизмо передал трость Пастырю.
Тот тяжело на нее оперся, схватив свободной рукой Гизмо за ухо.
— «Все в порядке» — одна фраза. В каждом письме — одна фраза. Это худшее, что можно написать матери. Она уже думала, что не увидит тебя, — хрипел Пастырь в ухо Гизмо. — Ладно — я. Я уже ничего не увижу. Но она постоянно плакала, как видела твои всратые бумажки, когда узнавала, что ты в городе, но опять не пришел. Ты хотел, чтобы она ослепла, как и я? Чтоб выплакала глаза?
Гизмо просто смотрел в пол. Редрик хотел что-то сказать, но Лоуренс дернул его за рукав и помотал головой. Парень тоже потупился. Круглая дверь отъехала в сторону, издав серию щелчков. Из нее выбежала женщина-полурослик, одетая в бежевый домашний халат и такого же цвета мягкие тапочки. У полуросликов большие носы, но у этой дамы он был похож на крупную картофелину. Его еще удлиняла огромная бородавка на самом кончике. В руках выбежавшая женщина держала лопату для угля.
Дама с ходу огрела лопатой Пастыря по затылку. Тот качнулся и выпустил ухо Гизмо.
— Старый ублюдок. Как можно? Это же ребенок. Наш ребенок, Диего! Мой! Совсем сдурел, лупить сына своей свинцовой дурой?! — кричала дама, обхватив голову Гизмо и осматривая на предмет целостности.
— Сама ты дура. И хватит орать, Сара, я слепой, а не глухой, — Пастырь потирал затылок.
— Гизмочка, ты как? Голова как? Ты в порядке?
— Я стал покрепче — все обойдется, — тихо ответил гремлин.
— Посмотри, на кого ты стал похож. Почернел, как этот старый идиот. Мой бог, лишь бы не стал таким же дурачком. Худенький совсем. Я же говорила — бросай поститься, не делай маме нервы.
— Это наши традиции, мам. Только благодаря им я смог вернуться домой.
— Мой бог, точно дурачок. Ты мог вернуться к маме в любой момент. Кто тебе вбил этот бред в твою отбитую глупую головушку? — женщина говорила ласково, гладя и целуя черную морду.
— Я был не готов… — выдохнул Гизмо.
— К чему, чего ты боялся?
— Меня…
В переулке стоял гремлин в широкополой шляпе и вязаном пончо поверх коричнево-серой дорожной одежды. Сразу бросались в глаза две кобуры на поясе. Чешуя, глаза и зубы, в которых застрял окурок маленькой сигары, были красными. Будто кожа человека, повидавшего все ветры в мире. Он пошел вперед.
— Скордо… — произнес Гизмо, отстраняясь от женщины.
— В этом городе меня называют Триган, — подойдя, сказал Скордо.
— С чего бы? — скрестил руки на груди Гизмо.
— Раз — оружие, — Скордо достал один пистоль. Странная конструкция, от обычного он отличался рукояткой и наличием расписанного рунами барабана. — Два — оружие, — гремлин достал такой же пистоль из другой кобуры. — Я — оружие, — Скордо тоже скрестил руки, так что ствол одного пистоля смотрел вверх, а другой в бок. — И я заслужил это прозвище
— Ничего ты не заслужил, — вступил в разговор старый гремлин. — Вся твоя удаль — обман, она досталась тебе от рождения. Это моя вина, мой обман.
— Я никогда об этом не просил, — спрятал оружие Скордо.
— Убирайся отсюда, я рад, что слеп и не вижу своего позора.
— Совсем обезумел? Бог дал тебе двух сыновей. Одного ты запугал, другого — прогнал. Что с тобой не так, безумный старик? — Сара схватила Пастыря за жилет.
— Один — трус, что не уважает родителей, другой — бандит, что не уважает традиций. Отцепись от меня, женщина.
— Наши традиции должны были умереть вместе с драконами, — Скордо глотнул сигару, а затем вернул ее языком на место, уже подожженную.
— Я сегодня виделся с одним, — сплюнул на землю сгусток черного пламени Гизмо.
— Ты про этот обрубок? Взгляните фактам в лицо, он жалок. Он тощ, немощен и в пять раз меньше, чем был Фумус. Мало того, он — послушная шавка людей.
— Как смеешь ты такое говорить? — потряс тростью Пастырь. — Ты сам бандитская шавка, променял храм на притон.
— Я просто сделал то, что должны были сделать все вы, еще давно. Мы рождены слугами — это сильнее нас, но я нашел хозяина, достойного моей силы.
— Как сказал отец, твоя сила — заимствована, — махнул черной рукой Гизмо. — Ты отверг свое предназначение, ты не заслужил ее, брат. Но я заслужил свою.
— Да, чем? Везением?
— И это мне говорит родившийся лишь благодаря эксперименту и греху? Я покажу тебе, что такое заслуженная сила. Я больше не тот Гизмо, которого ты знал. Которого ты обошел в Лабиринте. Я покажу тебе, на что способен истинный кемадо.
