Ник чему все это. Андрей — мальчишка в сравнении с ней. Пусть у них не такая уж большая разница в возрасте, всего четыре года, но ясно же, что она гораздо старше. Слишком много уже произошло все жизни, слишком много горького опыта, разочарования, усталости. Еще раз разочароваться будет совсем нестерпимо. Лера не Анна, упрощать такие вещи не умеет.
Да и нельзя ничего упрощать с таким парнем, как Андрей. Он гордый, болезни своей стесняется, насмешничает, а глаза-то его Лера видела, когда последний раз обернулась. Серьезные были глаза, серьезные и грустные. Или ей показалось?
Лера включила холодную воду, умылась, стараясь расслабиться, снять с себя напряжение. Вернулась к столу, к недописанным картам. Попробовала работать, но не смогла: в голову все время лезли посторонние мысли.
«Как Настена прямо!» — сердито подумала Лера и встала. Накинула пальто, воровато прошмыгнула мимо полуоткрытой процедурной, в которой орудовала Настя, и вышла на балкон. Мягкие, влажные хлопья первого снега приятно коснулись разгоряченного лица. Лера оперлась о перила, задумчиво посмотрела вниз, на тускло освещенный больничный двор. Потом сунула руку за пазуху, вытащила лежащий в кармане халата листок, бережно разгладила, заслоняя ладонью от снежинок.
Линии рисунка были стремительными, легкими, точно летящими. Ничего не скажешь, здорово нарисовано, хоть и приукрашено. Ай да Настя, как в воду глядела, когда говорила, что с Леры портрет нужно писать. Вот вам и портрет, пожалуйста, как по заказу. Неужели Андрей и вправду считает ее такой красавицей?
Сзади тихонько скрипнуло. Сердце у Леры тут же резко ухнуло вниз. Он? Не спит? Пришел?!
Она стремительно обернулась. Никого. Лишь ветер раскачивает балконную дверь.
Лера спрятала рисунок, вернулась в ординаторскую. Машка спала, скинув на пол плед, которым ее укрыла мать, поджав под себя одну ногу и свесив руку вниз.
Лера поглядела на дочь, улыбнулась, переложила поудобней, укрыла. И вновь уселась за истории болезни.
Надо работать. И ни о чем не думать. Она и так знает, что все ее мысли лишь бесплодные мечты. Скоро его выпишут, он уйдет, найдет себе девчонку, молодую, свободную, как он сам. А Лера будет жить как жила, лечить больных, растить Машку, трепаться на балкончике с Анной. Так все и будет.
7
Решить-то все для себя Лера решила, а на деле все оказалось по-другому.
Утром она теперь просыпалась ни свет — ни заря, свежая, бодрая, точно и не работала накануне, и по дому ничего не делала. Ноги сами несли ее в больницу.
Прошагать десять минут по лужам или, при нехватке времени, проехать три минуты на автобусе, миновать калитку в чугунной ограде — и вот они, знакомые корпуса. Дальний — это роддом, под его окнами вечно толпятся счастливые отцы с букетами и авоськами, в среднем помещается травматология, а ближний — тот, что нужен Лере. Там на первом этаже расположено приемное, на втором — реанимация, дальше лоротделение, а за ним, на четвертом и пятом этажах, две терапии. Еще выше — оперблок.
Лера едва переоденется, отсидит летучку и сразу бежит по палатам. Скорей, скорей, пока не дойдет до заветной восьмой.
С Андреем она вела себя сдержанно, говорила только о его самочувствии, да еще иногда обсуждала Скворцова, а глаза старательно отводила в сторону.
И все-таки каждый раз во время ее посещений случался такой момент, когда взгляды их встречались. Тогда оба, как по команде, замолкали на полуслове, продолжая общение на неслышимом, лишь двоим понятном языке.
Каждый раз после такого Лера с трудом заставляла себя очнуться, продолжать работать — ей хотелось, чтоб эти мгновения длились как можно дольше.
Даже дед со временем стал замечать их бессловесную беседу и во время нее затихал, переставая ворчать, а лишь кряхтел и кашлял.
Поняла все и Анна.
Как-то раз, выйдя из восьмой палаты, Лера наткнулась на ее многозначительную ухмылку. Она хотела было пройти мимо подруги, но та цепко взяла ее под руку.
— Не наухаживалась, чай, за больной дочкой, мамаша? — насмешливо проворковала Анна Лере в самое ухо.
— О чем это ты? — Лера невинно округлила глаза, демонстрируя полное недоумение.
— Да все о том же. — Анна кивнула на полуоткрытую дверь, за которой остались Андрей и Скворцов. — Мало тебе ребенка выхаживать, так еще и кавалер понадобился, который еле на ногах стоит!
— Что за чушь! — Лера резко высвободила руку. — С чего ты это взяла? И вообще, какое твое дело?
— Никакого, — покладисто согласилась Анна, — просто жалею тебя, дурочку. Влипнешь ведь, как Бог свят, тут и ясновидящей быть не надо.
— Да с чего я влипну-то?! Куда?! — окончательно завелась Лера.
— Туда! — хмыкнула Анна, отступая. — Думаешь, не видно, с какой физиономией ты из восьмой вылетаешь? Хоть бы в зеркало для начала поглядела, а потом уж на люди появлялась.
— Глядела, — Лера безнадежно махнула рукой.
Она понимала, что, по большому счету, Анна права, хоть и ведет себя по-хамски, и сует нос куда не просят. Понимала, но ничего не могла с собой поделать. Слишком втянулась в эти странные, недосказанные, запретные отношения, слишком, чтобы остановиться, перестать плыть по течению, образумиться.
Анна мотнула головой, смерила Леру долгим ироническим взглядом и пошла по своим делам, а Лерины угрызения совести продолжились ровно до следующего обхода.
Рисунок Андрея она повесила дома на стену возле кровати и каждый вечер долго, внимательно смотрела на него. И странно, чем больше она вглядывалась в контуры лица, изображенного на портрете, тем больше ей начинало казаться, что художник был прав и рисунок — точная ее копия. Он, этот рисунок, стал Лере чем-то вроде талисмана, отгонял от нее мрачные мысли, давая ощущение силы и уверенности в завтрашнем дне.
8
Ноябрь перевалил за середину. Зима в этом году настала ранняя, снегу намело целые сугробы. В один из выходных Лера выбралась на рынок и купила Машке пуховую куртку, двустороннюю, ярко-желтую с одной стороны и синюю с другой, а себе приобрела кокетливый берет из светло-серой ангоры.
Илья не объявлялся, и Лера наконец решилась позвонить ему сама. Впереди маячило очередное дежурство, и снова в который раз брать Машку в отделение на ночь у Леры не было ни малейшего желания: во-первых, девочка плохо высыпалась на узком и жестком диване, во-вторых, Лера точно знала, что Максимов никуда на этот раз не уедет и будет в больнице до позднего вечера. Одалживаться у него Лера не хотела и потому набрала номер мужа, надеясь, что тот не откажется посидеть с дочкой.
На работе Ильи не оказалось, пришлось звонить домой. Трубку тут же схватила Марина. Услышав Лерин голос, она безапелляционно заявила:
— Илюша болеет. У него грипп. С температурой.
