Лера молча вздохнула.
— Жаль Настюшку, — тихо проговорила Светка. — Просто не верится, что так случилось. Ты держись, Леруся. Степанычу моему привет передавай. А то я по нему соскучилась, ей-богу.
— Передам. — Лера почувствовала, как неприятно засосало под ложечкой. Что это? Искренний порыв или глубочайший цинизм? Вот бы узнать.
— Счастливо вам с маленькой, — с усилием проговорила она, — я постараюсь еще заехать.
По дороге из роддома Лера завезла Машку в «Макдоналдс». Та давно клянчила у нее детский обед с игрушкой, и Лера решила, что нужно воспользоваться случайно освободившимся днем.
Она наблюдала за дочкой, за обе щеки уплетающей чизбургер и картошку фри, поддакивала в такт ее веселой болтовне, а мысли вновь и вновь возвращались к тому, что произошло за минувшие два дня.
Сегодня вечером позвонит Максимов. Он теперь будет звонить каждый день. Могла ли она подумать всего три месяца назад, что он победит, что обстоятельства сломят ее, заставят сдаться, уступить? Могла ли предполагать, что за эти мгновенно пролетевшие месяцы встретит настоящее счастье и тут же потеряет его? Могла ли знать, что, приняв на свои плечи чересчур тяжелую ношу, ожесточится, потеряет веру в близких ей людей и начнет подозревать всех и вся?
Что единственной целью ее жизни станет жестокая война, тайно объявленная шефу и всему отделению.
21
Вернувшись домой, Лера вспомнила, что не открывала почтовый ящик с того самого вечера, как узнала о гибели Насти. Она повернула ключ в замке, и в руки ей высыпался целый ворох рекламных газет и листовок. Лера вскользь проглядела их и хотела было, по обыкновению, запихнуть в этажерку, стоящую в коридоре как раз для таких целей, но тут вдруг из-под кипы ярких, пестрящих объявлениями страниц выпал пухлый белый конверт.
Лера нагнулась, подняла письмо. На конверте значился ее адрес, в графе «Получатель» стояло крупными, размашистыми буквами: «Кузьминой В. П.» Адреса отправителя не было. Лера взглянула на штемпель: «Мурманск». Неужели от Ксении?
Она надорвала конверт и вытащила на свет божий четыре полностью исписанных тетрадных листа и две глянцевые фотографии. Так и есть, от Ксении.
Лера уселась на диван и углубилась в чтение. Тетка извинялась за долгое молчание, писала, что лишь недавно устроилась наконец на приличную работу горничной в гостиницу морского пароходства. Что живут они неплохо, дети подросли, старший учится в техникуме, младший ходит в школу, увлекается шахматами и даже занимается в кружке.
И далее шло подробное описание Ксениной жизни в Мурманске, ее работы, ее квартиры, в которой она самолично недавно сделала ремонт. Тетка в деталях рассказывала о сыновьях: какие они вышли красивые, сильные и самостоятельные, старший в рот капли не берет, и это при таком-то отце.
Единственное, о чем не упоминала Ксения, это о своей личной жизни. Непонятно было, есть ли у нее новый муж или хотя бы просто мужчина, или она вдруг стала вести несвойственный ей ранее монашеский образ жизни.
В конце Ксения настоятельно звала Леру бросить все в Москве и приехать вместе с Ильей и Машкой к ним в Мурманск. «Тут вы и работу подыщете, и жилье недорогое, можно даже в кредит купить, — писала тетка. — А совсем рядом с нашим домом есть экспериментальный детский центр. Там и ясли, и садик, и школа, и куча кружков, а педагоги все сплошь чуть не кандидаты наук. Машутке там будет хорошо, у нас все детишки довольны, и родители не нарадуются».
Лера дочитала письмо до конца, внимательно рассмотрела карточки, на которых были изображены двое пареньков, лет шестнадцати и двенадцати, оба темноволосые, скуластые, с Ксениными пронзительно голубыми глазами и твердо сжатыми губами.
Смешная тетка. Ехать в Мурманск, как будто в Москве нет экспериментальных центров для детей! Лера представила, как бы воспринял такую идею Илья, и невольно улыбнулась. И все-таки ей было приятно, что Ксения не забыла ее, написала так много и подробно, приятно, что у нее, оказывается, есть такие братишки — хоть и троюродные, но красивые, дельные, знающие, чего хотят добиться в жизни.
«Обязательно напишу ей ответ», — решила она и бережно спрятала фотографии в один из альбомов.
Поздно вечером позвонил Максимов. Лера, хоть и ожидала его звонка, все равно, лишь только услышала в трубке знакомый, энергичный голос, почувствовала легкую дрожь в руках. Сможет ли она перехитрить его, до конца сыграть роль, не выдав себя, не показав виду, что знает о нем правду?
— Как дела? — мягко спросил шеф. — Надеюсь, ты сумела отоспаться?
— Не совсем. — Лера вкратце поведала ему про свой поход в роддом.
Она напряженно ожидала реакции Максимова на свой рассказ, надеясь услышать в его голосе что-нибудь, что указывало бы на существование между ним и Светланой некой тайной связи. Но тот воспринял известие о Светкиных родах весьма вяло и, ограничившись парой ничего не значащих фраз, перевел разговор на другое.
Он повторил Лере то, что говорил сегодня утром: с завтрашнего дня она может работать как раньше, без надзора Анны, выписывать назначения, вести документацию. Но теперь они будут регулярно встречаться на той самой квартире, в которой Лера провела сегодняшнюю ночь.
— Завтра после работы мы поедем туда вместе, — говорил Максимов в самое Лерино ухо, и голос его постепенно утрачивал спокойствие, становился глуховатым и напряженным. — Знаешь, как долго я мечтал об этом? Очень долго. Но теперь все будет хорошо, правда? Правда, девочка?
— Да. — Лера услышала себя словно со стороны: голос уверенный, спокойный, не дрогнувший ни разу. Машинально глянула в зеркало и увидела холодное, будто окаменевшее лицо.
— Вот и отлично, — произнес Максимов. — Тогда до завтра. Спи спокойно, моя радость, и ни о чем не думай.
Она повесила трубку. Медленно зашла к себе в комнату, села на кровать. Взгляд ее, точно магнитом притянутый, остановился на прикрепленном кнопками к стене рисунке.
Ничего общего. Нет ничего в этой счастливой, совсем молодой девушке, улыбающейся с тонкого альбомного листа, с той, кого только, что Лера видела в зеркале.
Там в отражении усталая женщина с пустым, ничего не выражающим взглядом. Она не знает, что такое любовь, и не желает знать. Ее судьба — это ненависть. Ненависть к себе самой, к тому, кто воспользовался ее ошибкой и сумел поработить, ко всей своей жизни.
Лера подумала мгновение, затем решительно протянула руку и сняла портрет со стены. Хватит! Незачем ей смотреть на него каждый вечер, и утро, и вообще всякое мгновение, как только она оказывается поблизости! Не было этого рисунка, ничего не было! Она все забудет, вытравит память об Андрее, чего бы ей это ни стоило.
Ее пальцы с силой сжали листок, на секунду замерли и затем рванули тонкую бумагу. Еще, еще, пока не посыпались на ковер жалкие, белые клочки. Ей казалось, что она рвет не рисунок, а свою жизнь, сама безжалостно разрывает на кусочки свое сердце, но она не останавливалась, а продолжала терзать бумажные остатки.
