— Юлька — студентка Плехановского, — точно отвечая на Лерины мысли, сообщил Максимов. — А Коля этим летом закончил юрфак университета. Уже и на работу устроился. Сейчас, правда, его нет в Москве — срочно улетел в Венгрию, там у него друг и какие-то с ним дела. Мы и увидеться не успели перед отъездом, но созваниваемся регулярно. Слушай, — он решительно захлопнул альбом на последней странице, — А наша еда! Там, небось, и мороженое потекло, и шампанское нагрелось.
Давай-ка поднимайся, и будем ужинать — так и быть, сегодня я выступлю в роли повара.
Ужин получился королевским: экзотические салаты, жаркое, мастерски приготовленное Максимовым, шампанское и десерт. Лере все эти деликатесы с трудом лезли в горло. В то же время кто-то невидимый, язвительный внутри нее голосом Анны принялся нашептывать ей ужасные, жуткие слова. Слова были о том, что отныне она, Лера, может ужинать так каждый день, и не только ужинать, но и завтракать, и обедать. И, что гораздо существеннее, не она одна, но еще и Машка. Что можно будет забрать дочку из сада, нанять ей няню, отдать в престижную школу, а самой работать в свое удовольствие, продвигаясь по служебной лестнице семимильными шагами. И все это при одном маленьком условии: забыть о том разговоре, который она подслушала позавчера. Считать, что его не было, согласиться на предложение Максимова фактически стать его женой, переехать в эти хоромы и жить-поживать, не думая о каком-то невыносимом, всех замучившем старике Скворцове. Не вспоминая об Андрее, которому она оказалась не нужна.
В конце концов, кто она такая? Всего лишь женщина, безмерно уставшая бороться с жизнью, с болезнями ребенка, с одиночеством, с материальными проблемами. Рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше. Стоит ли быть такой принципиальной, не лучше ли поучиться у Максимова его двойной морали? Пользуясь ею, он прожил удачную жизнь, достиг всего, чего хотел, вырастил себе преданных друзей в лице детей.
Он сидел напротив нее за столом, шутил, смеялся, подкладывал ей на тарелку лучшие куски, следил, чтобы ее бокал не пустовал. Он не стал ей хотя бы капельку дорог, она по-прежнему не чувствовала к нему никакой теплоты, но вместо былого отвращения пришла готовность принять его отношение к ней, принять и оценить.
Лера пила и пила, пока в голове не стало пусто, а тело не сделалось безвольным, размякшим, ватным. Тогда они снова очутились в постели. За окном уже давно была ночь, позабытый альбом лежал на тумбочке, там же тихо и мерно тикал большой, круглый, старомодный будильник, холодно мерцали подвески люстры, ловя и отражая пробивающийся через занавески свет фонарей. Лера видела над собой темные от желания глаза Максимова и думала о том, что, может быть, любовь не всегда должна быть взаимной. Что иногда достаточно на двоих чьей-то одной любви, в данном случае его любви к ней. А то, что она сама никогда не сможет полюбить его в ответ, — может, это не так уж и важно?
24
Утром она проснулась с твердым убеждением, что ничего больше делать не будет. Ничего, чтобы раскрыть замыслы Максимова. Да, собственно, она и не знает, что делать дальше. Карту деда Лера просмотрела, убедилась в том, что и Анну, и Светлану подозревала напрасно. Не может же она, в самом деле, читать мысли Максимова! Лучше считать, что ей все приснилось: ссорящиеся голоса за стеной, обещание, данное шефом своим ранним гостям, поставленный теми срок в две недели.
Максимов отправился в душ, а Лера позвонила домой и сообщила Наталье, что скоро выезжает и будет через час. Та успокоила ее, заверив, что Машка спала ночью отлично и спит до сих пор.
Лера проворно соорудила завтрак из оставшейся с вечера еды и принялась приводить себя в порядок. Первым делом — прическа. Вымыть голову она уже не успевает, иначе Машка снова опоздает в сад.
Значит, нужно уложить волосы гелем, чтобы не торчали во все стороны.
Лера порылась в ящиках трюмо, стоявшего в спальне, отыскала нужную коробочку, вынула из сумочки щетку и занялась волосами. Вскоре ее голова приобрела вполне аккуратный и приемлемый вид. Лера полюбовалась на себя в зеркало, щеткой подвила кончики волос внутрь, вывернула помаду из патрона и тщательно накрасила губы.
Сзади резко щелкнуло и раздался пронзительный и одновременно хриплый звонок. Она не сразу поняла, что это запоздало сработал будильник, и вздрогнула. Открытая помада выскочила из пальцев и укатилась под трюмо.
Лера подбежала к тумбочке, с досадой нажала на кнопку орущего будильника. Тот замолчал. Она смерила допотопный аппарат сердитым взглядом: из-за него пропала помада, совсем новая, дорогая, любимого светло-коричневого цвета. Лера подошла к зеркалу, опустилась на колени и заглянула под трюмо, надеясь, что, может быть, помада не сломалась или сломалась не целиком и удастся спасти хотя бы часть.
Открытый патрон валялся далеко, у самой стены, рядом с ножкой трюмо. Рядом в клочьях пыли лежала сама помада. Лера выудила футляр и попыталась достать помаду, но та скользила, пачкая пальцы. Тут взгляд Леры наткнулся на смятую бумажку, застрявшую в плинтусе. С ее помощью она подцепила безнадежно испорченное содержимое патрона и извлекла на свет божий.
Жаль. Придется покупать новую. Лера вздохнула и выкинула футляр в корзинку для мусора, стоявшую возле рабочего стола. Затем отправила туда же помаду, машинально расправила бумажку.
Это была записка. Крупным, ровным почерком в ней значилось:
Пришлось срочно уехать. Извини. Все объясню при встрече.
Целую. Н.
Кто это, интересно, Н.? Ах да, Николай. Видимо, он был здесь накануне отлета в Венгрию со своей очередной пассией и оставил отцу записку, засунув ее за раму зеркала.
Как трогательно! «Целую». Похоже, отца и сына действительно связывают нежные чувства. Можно только позавидовать. Вот, например, у самой Леры все совсем не так. Мать ей как чужая, ни за какие коврижки Лера не поделится с ней самым сокровенным, не расскажет о своих горестях, не попросит совета. Она и о разводе с Ильей ей не сообщила. Зачем? Та только будет пилить, говоря, что она сама виновата, занималась ребенком, мужу не уделяла достаточно времени, вот он и утешился на стороне.
Сколько Лера себя помнит, мать всегда относилась к ней чрезмерно сурово, критично, не прощая даже мелких промахов, заставляя приносить из школы одни пятерки, по вечерам требуя неукоснительно оставаться дома даже в подростковом возрасте.
Неудивительно, что, едва Лере стукнуло семнадцать и она получила школьный аттестат, только мать ее и видела. Даже Машка и та не выносит долгого общения с бабушкой. Когда та приезжает, через неделю начинаются слезы, ссоры и скандалы. Мать кричит Лере, что ребенок распущен, дочка жалуется, что бабушка вечно ворчит и ругается. Оттого и не отправляла Лера ни разу девочку в родной город, как это делают почти все приехавшие в Москву с периферии.
Сама она давно, как только Машка родилась, дала себе слово, что будет растить ребенка иначе, чем растила ее мать.
Лера рассеянно покрутила записку в руках и, скомкав, бросила в корзину. Легко сказать, растить иначе, по-другому.
