Он не раз бывал здесь и прекрасно знал планировку. В левой части большого холла располагался туалет, направо выстроились кабинки для одежды, рядом с которыми был вход в комнату отдыха. Там стоял большой стол, кресла вокруг него, шкафы с посудой. Из центра холла путь шел в помывочный зал с душевыми отсеками и лавками из мраморной крошки. Возле душа находился вход в парную, а напротив разместился небольшой бассейн.
Магнитофон играл не на полную мощность, но достаточно громко. Митя увидел, что большинство участников "омовения" расположились в комнате отдыха и направился было туда, когда навстречу ему вышел один из мужчин и остановил его на полдороге. Это был крупный мускулистый кавказец с простыней вокруг талии. Все, что было над простыней, кроме выбритого лица, шеи и ладоней рук, причем только внутренней их части, было покрыто черной курчавой шерстью. Митя подумал, что те части тела, что скрыты тканью, не составляют исключения.
— Мужики, время вышло! Договаривались на два часа, а уже больше прошло.
Говоря это, он смотрел поверх плеча преградившего ему дорогу мужчины, обладавшего такой буйной растительностью, оценивая обстановку. Полных и пустых водочных бутылок на столе было примерно поровну, еды на тарелках тоже хватало, судя по всему отдыхающие и не собирались закругляться. Пожилой кавказец с седыми волосами на груди и большим орлиным носом тискал одной рукой Яну, что-то рассказывая ей, а в другой держал кусок мяса. Митя не был большим знатоком истории, но еще из школьных уроков помнил, что Юлий Цезарь мог делать одновременно три дела. "Вот и этот туда же, — подумал он. — Одновременно жрет, орет чего-то, перекрикивая музыку и бабу жмет. Архар вонючий!" Яна сидела внешне спокойная, но охранник видел, что она уже вся на пределе.
Самый молодой представитель землячества сидел в кресле абсолютно голый, раскинув в стороны руки и ноги и запрокинув голову. Казалось, он слушает музыку и наслаждается этим процессом. На плече у него синела татуировка: голова волка с вздыбленной шерстью и хищно оскаленной пастью.
Сидевшая рядом с ним Юля отрывала виноградины с кисти одну за другой и отправляла их в рот. Поймав взгляд Мити, она подала ему условный сигнал, что ситуация крайне опасная, и чтобы он вытаскивал их отсюда.
Двух других девочек в комнате отдыха не было. Видимо они грелись в парилке или отмокали в бассейне. То, что их голосов не было слышно, уже говорило само за себя.
— Э, слушэй, пагады…
Стальные пальцы уперлись Мите в область ключицы. Это было больно, и он попятился, переведя взгляд на "Шерстяного".
— Два часа прошло. И даже больше, — повторил Митя. — Как договаривались.
— Э, слушэй, мы еще не повэсэлились как следует. Буд друг, погуляй еще пару часов, потом приэдэшь. Дагаварылысь?
Черные и холодные как пистолетные дула глаза кавказца не предвещали ничего хорошего. Он презирал Митю и угрожал ему, не пытаясь скрыть этого.
— Будете продлять? — не выдержав взгляда "Шерстяного", отвел глаза Митя.
— Канэчно! Будэм продлять! Я же сказал. Иды, иды…
— Тогда надо заплатить.
— Ты щто, тупой?! — прищурился кавказец. — Мы блядям вообще никогда нэ платим. Западло, понял!
— Вы же заплатили за два часа. — Митя поднял на него глаза и тут же вновь отвел их.
— Э, эта мы нэ им, это мы тэбэ заплатили. За бензин, за то что сигареты и водку привез. Другое дэло. Мы тэбэ хорошо заплатили, так?
— Так, — буркнул Митя.
— Ну и всо. Иды, погуляй гдэ-нибудь. Потом придешь. А за дэвок нэ бойся, ничего с ними не случится. Повэсэлимся нэмного и отдадим тэбэ.
Пожилой кавказец что-то гортанно выкрикнул со своего места. Молодой принял в кресле нормальное положение и повернул голову в сторону холла, пристально наблюдая за происходящим. "Шерстяной" рассмеялся.
— Он говорыт, что оны нам нэ нужны, — кивнул он на пожилого. — Можэшь забирать, только попозже. Ну иды, иды, а то выдышь, мой братышка напрягся. А он у мэня контуженный. Если нэрвничать начнет, мы его вдвоем нэ удержим. Иды! Иды, я говорю! — уже зло прикрикнул кавказец и вновь пребольно ткнул Митю пальцами в грудь.
Охранник молча повернулся и вышел на улицу.
— Кирилл! Только что позвонил Митя, у него горячая ситуация.
Хлебосолов ткнул сигарету в пепельницу, отложил газету.
— Что там еще? — поднимаясь из-за кухонного стола, посмотрел он на встревоженную Мамочку. — Только без эмоций!
— Какие-то абреки отказываются платить. Вот он и…
— Где?
— Помнишь баню, куда в позапрошлую пятницу всех наших девочек заказали.
— Как же, еще сказали, что их мало. Ты еще подумывала, не встать ли и тебе в строй. Чтобы, значит, не уронить честь фирмы.
— Слушай, пошляк, сейчас не до твоих идиотских шуточек!
— Ладно, сколько их?
— Кого?
— Кого-кого… Абреков этих, которые Митю кинули, кого же еще!
— Трое. А девочек четверых заказали?
— Четверых? Ни то, ни се…
— Почему?
— Без остатка не делится.
Это Кирилл произнес уже выходя на лестничную площадку.
— Мишаню вызывать? — крикнула ему вослед Мамочка.
— Пока не надо. Если что — позвоню…
— Ты что, один приехал? — недовольно скривил губы Митя.
— Нет, с бригадой-спецназа! — усмехнулся Хлебосолов.
— Мог бы Мишаню подпрячь. Он бы совсем не помешал.
— Где бы я его искал! Ладно, рассказывай, что там за абреки.
— Их трое. Один волосатый, как орангутанг, здоровый такой, накачанный. Второй молодой, мой ровесник, психованный, весь из себя…
— В чем это выражается?
— Тот, "шерстяной", сказал, что он контуженный. На плече "партак" — волчара с оскаленной пастью. Так-то он не здоровей меня, но взгляд бешеный.
— А третий?
— Третий — мужик уже в годах. Лет пятьдесят, а то и больше. Он у них за старшего. По ходу они все родственники.
— За старшего — потому что по возрасту старше или по положению?
Митя подумал.
— Не, не по положению, — уверенно произнес он. — По возрасту. По положению главный — "шерстяной". А этот вроде как аксакал.
— Понятно.
— Старика я в принципе мог бы взять на себя, — глядя в сторону и как бы рассуждая с самим собой, произнес Митя.
— Хрен тебе, — показал ему кукиш Кирилл. — Мохнатый и старик — мои. Возьмешь на себя молодого. В самый раз будет.
— Слушай, они здоровые абреки. Наверняка воевали. Может..?
— Да ладно ты, не тряси гузном! Справимся с Божьей помощью!
