— Ну, раз такое дело, угощай сигаретой. Совместим приятное… с менее приятным.
— Черт, у меня нету! — досадливо произнес пожарный. — Погоди, сейчас принесу!
— Стой, не суетись! — остановила его девушка. — У меня есть одна в загашнике. — Она сунула руку в пакет, покопалась там, достала сигарету и спичку. — Зажечь сумеешь?
— Спрашиваешь?
Мишаня поставил пакеты на ступеньку у перил, чиркнул спичкой по окрашенной панели, поднес огонек девушке, прикрыв его мощной ладонью.
— Кайф! — затянувшись пару раз с блаженным видом, произнесла та. — Сто лет не курила!
Мишаня молчал.
— Ну? — выжидающе уставилась Татьяна на него. — Чего ты меня сюда притащил? О чем таком важном хотел со мной поговорить? Я слушаю тебя.
— Это… О Витяше… — запинаясь, проговорил молодой человек.
— Да? И что именно?
— Мы с ним… дружили…
— Я знаю. Сочувствую тебе.
Равнодушный тон, вежливо-холодный взгляд. Мишаня вдруг озлился на самого себя за свою нерешительность. И еще он испугался, что может не сдержаться и удавить эту сволочь прямо здесь, на этой дурно пахнущей, не очень чистой лестнице. Положить ей руку на горло и давить, давить, пока не хрустнет гортань… Он взял себя в руки.
— Витяша был моим другом, и у нас с ним друг от друга секретов не было. Это понятно?
— Это понятно. Непонятно только, при чем здесь моя, скромная особа?
— А при том, что это ты со своим дружком убила Витяшу! Ты, с-сука!
— Что-о-о?! — с презрением протянула Татьяна. — Ты что, совсем е…нулся?!
— Заткнись, тварь, и слушай! — твердо глядя ей в глаза, продолжал пожарный. — Витяша вел записи. Что, не знала, что он был любитель поводить ручкой по бумаге? Вот неожиданность-то, да? Он там все написал. И как вычислил вас с Вадимом… Что ты так вздрагиваешь? Ты же и сама знаешь, что он вас выследил. А, ты насчет того, что мне известно имя твоего козла! Так это Витяше спасибо, он раскопал! И про Юлькины "базары" там есть, и что он "грины" с вас хотел получить…
— Ты больной! — Девушка нагнулась, чтобы взять свои пакеты, но Мишаня помешал ей сделать это. — Пусти, я пойду! Пусти, говорю!
— Пущу! Только дослушай! Я же обещал, две минуты! Договорю и свободна!
— Да не собираюсь я слушать твой бред! Знала, что ты болван, но не думала, что до такой степени! Отойди, а то я закричу!
— Только пикни! — взял ее за подбородок молодой человек. — Вмиг башку откручу!
Сила его хватки и голос, который с каждой секундой становился все более пугающе-спокойным, убедили Татьяну, что он ни капли не шутит.
— Убери руку! — с трудом процедила она сквозь стиснутые захватом зубы.
— Хорошо, — отпустил ее Мишаня. — Но ты веди себя паинькой.
— Что тебе от меня надо? — массируя подбородок, спросила она.
— Это уже деловой разговор. Витяшу не вернешь, на девок мне вообще плевать….
— Ну конечно, давай еще и девок сюда приплети! Кого еще я убила?
— На тебя мне тоже плевать. Но с паршивой овцы хоть шерсти клок…
— Все сказал? Твои минуты истекли. Пора расходиться.
— Я еще вообще ничего не сказал. А ты еще раз так пошутишь — зуб выбью.
— Герой!
— Так вот, паршивая овца, с тебя клок шерсти!
— Пошел ты! Знаешь, куда…
— На-ка почитай! — Мишаня вытащил из заднего кармана джинсов тетрадь для записей и протянул девушке. — Только без выступлений, ясно!
— Что еще за хренотень? — с неприязнью поглядела та. — Засунь это себе…
— Читай, говорю! — насильно всучил ей тетрадь пожарный. — Не заводи меня!
Это была явно дорогая вещь, с обложкой под кожу и мелованной бумагой. Строго говоря, это была уже половина вещи, поскольку тетрадь была разорвана по сгибу переплета, и задняя обложка с частью страниц отсутствовала.
Татьяна принялась читать, и если сначала кроме злобы и раздражения она ничего не чувствовала, то с каждой перевернутой страницей в сердце ее проникали все новые и новые щупальца страха, ледяные и неотвратимые, мешающие сосредоточиться, а это ей было сейчас так необходимо!
— Я ведь ее почему порвал, — по ходу дела объяснял Мишаня. — Во второй половине много чего про меня написано. Такого, личного. Я не хочу, чтобы это кто-то читал. А здесь, как видишь, все больше про тебя да про Вадима твоего. И адресок его есть, видишь? И что Витяша вас на пять тонн "гринов" решил подцепить. Он точно не знал, на сколько вы погрелись, но решил, что пятерочка — нормально, у вас еще прилично останется. "Всего забирать нельзя", — так говорил он…
Татьяна читала записи, и ей казалось, что она слышит голос покойного Витяши. Словечки, фразочки, манера речи, хохмы — все было его. "Всегда думал, что эта гордячка Танька грешит трибадией, а смотри-ка, какого она самца приманила", — читала она. — "Хотя это может ничего не значить: использует для дела да и выбросит как использованный кондом". Такое словечко как "трибадия" мог употребить только этот очкастый гомик, кто еще кроме этой начитанной и зацикленной на гомосексуальной теме крысы знает синоним лесбийской любви! И этот "кондом"! Все девочки используют термин в русском варианте, а он, сволочь, бравировал произношением!..
Записи были сделаны разными чернилами, почерк тоже время от времени менялся — от спокойного, почти каллиграфического, до торопливого, несколько неряшливого, информация о расследовании перемежалась с другими темами. Хлебосолов попал в точку: Татьяне не закралось в душу ни малейшего сомнения в том, что перед ней подлинный дневник Витяши.
Авдей Доломанов постарался на все сто. Он несколько часов терзал Кирилла, выспрашивая о характере покойного, манере речи, чувстве юмора, характерных словечках и в конечном итоге сконструировал именно то, что от него требовалось.
Конечно, если бы подобную партию принялся разыгрывать Хлебосолов, Татьяна могла проникнуться подозрением, но чтобы Мишаня, которого она искренне считала недоумком, мог придумать и сфальсифицировать такую вещь — нет, на за что на свете!..
— Ну и что ты от меня хочешь? — голос девушки казался спокойным, но в нем появилась хрипотца. Это от волнения и страха пересохло во рту.
— Хочу продать тебе этот дневничок, обе половинки, естественно. — Произнося это, Мишаня забрал у Татьяны записи и сунул в карман. — С этой можешь делать, что хочешь, а вторую половину я только дам тебе посмотреть в моих руках и тут же уничтожу. Не хочу, чтобы кто-то читал. Там есть кое-что про меня. Но про вас больше. И больше чем здесь. И четче, понятнее. — Он говорил так, как учил его Кирилл: все эти "две половинки", мелкие, вроде бы лишние детали должны были лечь завершающими штрихами в общую картину правдоподобности.
— Ерунда это все! Бред сивой кобылы! Жар больного воображения! Витяше вздумалось поиграться, вот он и нашел форму! Нацепил на невиновных наряды убийц и давай изгаляться!
