– Попробуй.
Теперь же тон её кажется насмешливым, я объясняю:
– У меня так бывает: пишу о человеке, который совсем без денег, имея в виду себя, и – бац! – появляются деньги. Пишу, что всё ужасно, а когда текст уходит на публикацию, жизнь налаживается. Может, и здесь так же: вот опишу подробно этот день, когда с утра хотел писать, а сам… – Я ещё не запомнил то слово, которое сделал названием будущего рассказа. – Сам, ну, залип… Напишу, и подобного дня больше не повторится. Как думаешь, возможно же?
– Да, любимый, наверно. – Жена ставит фильм на паузу, закрывает ноутбук, обнимает меня; мы долго целуемся, гладим друг друга. Потом отваливаемся каждый на свою половину нашей широкой кровати. Некоторое время лежим в тишине и темноте.
Ну, не совсем в темноте – даже сквозь шторы свет города пробивается мощно.
– Нужно плотные купить, – говорит жена, и я не удивляюсь, что она тоже думает о шторах; такое часто случается. – Такие, как в отеле в Москве. Помнишь?
В апреле мы недели две прожили в Москве. Были на театральном фестивале. Я как муждра – муж драматурга.
– Помню… Купим.
– Но шторы – дорогое удовольствие. Мы за эти двадцатку отдали.
– Ничего. Спокойный сон важнее.
– Любимый.
Снова целуемся. Снова некоторое время лежим в тишине.
– Что, досмотрим как-нибудь?
– Да. – Открываю ноутбук, вбиваю пароль жены, включаю фильм, отмечаю, что осталось двадцать семь минут.
Дотерплю.
В сериале – бой. Гибнет второй дракон, корабли северян идут ко дну как мыльницы. А мои глаза слипаются. Я не хочу сопротивляться сну. Главное – не захрапеть. А то жена станет будить или выключит, и завтра нужно будет досматривать. И потянется что-нибудь: а что ещё написал этот Рики Мартин или как его, автор книг, по которым сняли «Игру престолов»? откуда пошли эти мифы о драконах? каков бюджет последнего сезона? И тому подобная муть…
Засыпаю успокоенным. В голове роятся Айвазовский, Елена Чижова, джунгли Амазонии, брюнетка, пошедшая с одичалым, пепельница, которую вопреки традиции не освободил от окурков, пятно Шарташа, Роберто Карлос, забивающий один и тот же гол со штрафного. Всё это надо сейчас, во сне, собрать, слепить в комок и похоронить.
Петля
1
Жена молчала, не спорила, а он всё доказывал и доказывал:
– Тут без вариантов, понимаешь? Или они меня действительно завалят, или мы сейчас разыграем. И возьмём организаторов. Понимаешь, Лен? У них фото из моего паспорта. Откуда? Паспорт при мне все эти годы, вторая фотка – в паспортном столе. Значит, оттуда заказ. Те меня решили вальнуть, без вариантов. Понимаешь?
Жена смотрела в сторону и кивала. Времена, когда противоречила, давно прошли. Теперь в основном молча кивала и смотрела в сторону.
Они познакомились в родной Антону Москве, в спокойное и, как сейчас казалось, счастливое время – в начале нулевых. Были не юны, но жизнь словно только начиналась. Большая, радостная, широкая… Оба истряслись по ухабистым грунтовкам и одновременно выскочили на ровную, прямую автостраду. И помчались рядом, наигрывая клаксонами бодрые мелодии, улюлюкая и давя на газ.
Елена – перспективный юрист, Антон – ветеран двух чеченских войн, журналист и писатель, лауреат престижной литературной премии, автор того журнала, где печатался Солженицын. Страшные, кровавые, смутные девяностые кончились, на их излете появился новый президент, молодой, с мягким голосом и крепкими руками; олигархов выдавливали из власти, война на Северном Кавказе постепенно, трудно, как огромный пожар, затухала, стали ощущаться намёки на порядок и справедливость. Россия из дикого поля начинала превращаться в государство. Не обратно в обветшалое советское, какое Антон помнил по детству, и не в бандитское ельцинское, а какое-то новое. Хотелось верить: в справедливое, открытое, но сильное.
Он тогда хватался за любую, какую предлагали, работу. И не только потому, что нужны были деньги, – он хотел участвовать в этом превращении, помочь ему, ускорить…
Шли месяцы, месяцы слеплялись в годы, а превращение не заканчивалось. Вернее, оно меняло свою суть. Появились новые олигархи – не такие наглые и богатые, как при Ельцине, но на своей территории всемогущие, цинично приговаривающие, набивая деньгами карманы и мешки, что приносят пользу России; программы на телевидении, в которых как корреспондент или гость-эксперт участвовал Антон, получались в итоге лживыми и карамелечно-сладкими, хотя задумывались проблемными и честными; война в Чечне не кончалась, да и, складывалось впечатление, её не хотели заканчивать – она вспыхивала далеко от Северного Кавказа, вырывалась смертоносным пламенем в самой Москве, и каждая вспышка укрепляла власть быстро матереющего, костенеющего президента и забирала кусок за куском свободы граждан.
По сути, в больших свободах Антон не нуждался, частенько тяготился тем, что живёт словно бы без надзора и пригляда, никому, кроме мамы и жены, не нужный. Но на радиостанции «Эхо Москвы», которую он пристрастился слушать, в «Новой газете», где в последнее время всё чаще получал заказы на статьи и заметки, говорили и писали, что свободы необходимы, что страна вот-вот превратится в концлагерь. Антон после суетливого, нервного дня пил пиво и мысленно соглашался: да, вполне может превратиться. Превращалась в государство-мечту, а на самом деле становится концлагерем.
Он стал бывать на акциях оппозиции. Сначала – по заданию СМИ. Видел плачущих пенсионеров и буйных акээмовцев зимой две тысячи пятого во время монетизации льгот. Видел захват нацболами здания Министерства финансов в сентябре две тысячи шестого и побоище на Триумфальной площади в декабре, разгон и винтилово в окрестностях Пушкинской в апреле седьмого, замесы возле памятника Маяковскому каждое тридцать первое число – выступления участников «Стратегии-31»…
Антон писал об этом нейтральные, репортажные материалы, но постепенно проникся настоящим сочувствием к протестующим. Теперь они не были для него однородной массой, появились знакомые лица, и его стали узнавать, кивать как товарищу, соратнику. Антон кивал в ответ и пока тихо, одними губами, повторял за многоголосым хором кричалки: «Нам нужна другая Россия!.. Россия будет свободной!.. Россия без Путина!..» И к декабрю две тысячи одиннадцатого стал оппозиционером. Настоящим, убеждённым, без дураков.
Когда-нибудь события того декабря и последующих семи-восьми месяцев наверняка сольются с остальной «эпохой ВВП». Они и сейчас уже заслонены другим, более, как многим кажется, важным. Но для участников наверняка останутся глотком свежего воздуха. Таким неоконченным глотком – на вдохе ударили под дых, опрокинули, отпинали…
Антон часто задавался вопросом, зачем тоталитарным, авторитарным государствам нужны выборы. Вернее, их имитация. Чтобы на международной арене сохранять видимость законности избранной власти? Но все всё понимают. С тоталитарными и авторитарными имеют дело из-за их силы, из-за выгоды торговли с ними. Когда они теряют силу, их растаптывают.
