На стене висело квадратное зеркало в ржавых пятнах. Мне в голову пришла мысль. Я достала из рюкзака кухонные ножницы и, зажав в кулаке прядь волос, резанула. Мои длинные волосы – самое красивое, что было во мне, но я не колебалась. Всего несколько секунд – и вот уже неровно подстриженные волосы топорщились вдоль линии челюсти. Голове стало намного легче. Я оставила состриженные волосы на полу – пусть удивится тот, кто их тут найдет – и аккуратно обошла темный холмик.
По крайней мере один магазин в городе работал: там торговали всякой всячиной – от молока до отверток. Неоновая вывеска неровно мигала. В задней части магазина, рядом с рулонами упаковочной бумаги, я нашла пачку плотного белого картона. Это был гладкий блестящий картон, на котором можно было делать рисунки или надписи.
Снова сев за руль, я вздрагивала всякий раз, когда замечала мужчину или женщину в темно-синем костюме. Но пугающие темные силуэты, которые я фиксировала периферическим зрением, оказывались то деревом, то углом дома, то предметом пейзажа, освещенным солнцем.
На окраине соседнего городка, у проселочной дороги, петляющей далеко в сторону гор, я обнаружила открытый отель. Дальше к северу располагался городок моего детства, но возвращаться туда у меня желания не было. Там наверняка уже сидели в засаде эмиссары и ждали меня. Моя паранойя напоминала физическое вещество, вроде акварельной краски, которая легким слоем окрашивала все вокруг. Тем не менее я как ни в чем не бывало припарковала машину у отеля.
Паренек-портье с сияющими прыщами на лбу, в красной рубашке без галстука, записал фамилию Р в регистрационной книге и выдал мне золотой ключ. Маленький акт мятежа. Маленький акт протеста. Мне всегда нравилась его фамилия. Извини, муженек, подумала я злорадно. В лифте никого не было, и я следила, как меняются цифры на дисплее, покуда кабина не доползла до нужного мне этажа. Звонко пискнул звуковой сигнал, мятый коврик перед лифтом сменился кафельным покрытием в коридоре, где на потолке горела только одна лампа. Я прошла мимо восьми синих дверей. Моя дверь была последняя. Металлическая накладка на замочной скважине была сплошь в царапинах, как будто люди с трудом могли отпереть именно эту дверь. Я легко отомкнула замок, вошла в номер и заперлась.
На столике я нашла небольшой электрочайник, наполнила его водой и включила.
Я открыла оба крана в ванне цвета авокадо и рукой проверила, достаточно ли горячая вода. Освещение в ванной комнате было слишком яркое, но я оставила свет, чтобы внимательно осмотреть свое тело.
Я опустила голову под воду – у воды оказался металлический привкус. Основания кранов были покрыты слоем ржавчины. Мой живот всплыл над водой, точно был полый. Короткие волосы прилипли к шее и голове. На лодыжке у меня была царапина, где и когда она появилась, я не могла вспомнить и, представив, как внутри меня перемешивается моя кровь и кровь моего ребенка, задумалась, можно ли нашу кровь разделить, и сколько нас: двое или мы – один организм.
Бедное дитя вынуждено пить мою кровь. Я снова нырнула под воду. Открыла глаза, чтобы видеть свет.
Интересно, чем сейчас занят Р. Я не могла себе представить его голым в ванне, таким уязвимым, рискующим утонуть. Я могла лишь вообразить его лежащим на моем диване, размышляющим о том, что именно там его покинуло желание. Интересно, он уже готовится к жизни без меня – ищет ли себе где-то в городе новую женщину с чистыми руками и холодными глазами. Возможно, белобилетнице такой не нужен, подумала я злобно. Но при этом понимала, что многие на него клюнут.
Мой отец переехал из большого города в сельскую местность. Здесь дышится лучше, объяснил он. Я думала, что он, должно быть, все еще живет в нашем доме, где я выросла, и бродит из комнаты в комнату, подметает пол, приглашает друзей попить пива и сыграть в карты, как в старые добрые времена. Тихая мирная жизнь. А может, он уже умер. Я как-то позвонила ему из города сообщить, что благополучно добралась до места. «Благополучно» стало понятием относительным. На что он сказал: «Хорошо! Береги себя!» И с тех пор мы больше и не разговаривали, как будто он полностью выполнил свой долг. Даже не знаю, скучала ли я по нему. Я думала о чистой воде взрослой жизни и той грязи, которую мне пришлось месить, чтобы доплыть до этой воды. Еще я думала о девочке, которую отвели в другую комнату, о той единственной, удостоенной белого билета. Она промчалась мимо меня в машине, неподвижная, спасенная.
Персиковая краска на стенах ванной комнаты требовала подновления. Я вылезла из воды, вошла в комнату и задернула сетчатые занавески на окне. Набежала волна тошноты. Я вернулась в ванную и, обхватив обеими руками раковину, нависла над ней. Волосы надо было бы помыть. В ярком освещении мое лицо казалось землистым. Я думала только о добродетели, но сколь же далекой она была от меня. Добродетель – страна, куда мне не попасть. Добродетель не обитает в гостиничном номере. Добродетель – это постоянство, а не меняющиеся состояния моего тела, как сейчас. Все побывавшие в этом номере оставили вмятины на матрасе и отпечатки пальцев на чашках (и я тоже оставлю), как оставили здесь свои печали, которые накапливались, словно струпья отмершей кожи. Многие ли из них были беременны? Это слово, произнесенное вслух, по-прежнему звучало ужасно.
«Беременна!» – прошептала я, все еще не осмеливаясь проговорить его громко.
Вытерев тело насухо и завернувшись в тонкую простыню, я проинспектировала свои пожитки. Вывернув карманы куртки, я нашла темно-красную губную помаду – пережиток прошлой жизни. Мне захотелось что-нибудь написать помадой на стене, какое-нибудь тайное послание, но мне не хватило смелости. Вместо этого я накрасила губы и, изучив свое новое старое лицо, оставила на зеркале след поцелуя, как бы заявив, что я была здесь. Но потом стерла. С помощью кухонных ножниц я вырезала из купленной в магазине картонки поддельный белый билет, используя свой синий в качестве образца. Получилось так себе. У меня тряслись руки. Тогда я вырезала новый вариант, потом еще один, с каждым разом у меня получалось все лучше. Я сунула свой синий билет в кошелек, в заднее отделение. А в шейный медальон вставила поддельный белый билет. Я потушила свет в номере и, раздвинув занавески, бросила взгляд на дорогу. Мне показалось, я заметила темную фигуру на автостоянке, но когда присмотрелась повнимательнее, фигура растаяла во мгле.
3
Утром мне почудилось, что, когда я вышла в вестибюль, мне в спину ввинтился взгляд парня-портье, но, резко обернувшись, увидела, что он листает какие-то бумажки. Наверное, я слишком большое значение придавала своей безнравственности, потому что ведь никто еще не знал, что я натворила. Временно я вдруг стала другой, и вообще-то это было тоже в некотором смысле даром судьбы, потому что мне всегда хотелось попробовать прожить другую жизнь, и теперь у меня возникла такая возможность. В машине я вообразила, что еду забрать ребенка из школы, и что в эту самую минуту мой муж дома готовит нам вкусный обед, и скоро ко мне в машину заберется мой ребенок и скажет, как они с папой меня любят. Этот образ ребенка был несколько туманный, я могла представить себе его только уменьшенным вариантом взрослого мужчины, который во все глаза таращился на меня с заднего сиденья. Поглядев в зеркало, я поняла, что сегодня даже не расчесывалась и что на моем таком знакомом мне лице лежит отпечаток печалей и беспокойного сна в гостиничном номере. И, с учетом всех этих обстоятельств, чары рассеялись.
