В ночи я ощущала бремя горя, даже когда сжала руки на животе. «Что же ты наделала?» – спрашивала я себя. Ведь раньше моя жизнь вовсе не была такой уж невыносимой. А сколько было приятных вещей, которые я принимала как должное, а не как подарок судьбы, – теперь я отдавала себе в этом отчет. Мне никогда не приходилось лежать ночами в ванне в ожидании, что меня схватят.
Желание обладает мощной магической силой, внушал мне доктор А. Попробуй возжелать чего-то иного, и увидишь, как быстро изменятся твои желания, стоит только тебе получить желаемое.
Но это же совсем другое дело, возражала я ему тогда.
Темное чувство там, всегда там, под кожей, пульсировало как нескончаемый поток. Иногда усмиренный и ослабший, но всегда набегающий вновь, как морской прибой.
Утром мной овладели чувство вины и утомление. Я разделась донага, легла в ванну и напустила в нее горячей воды, потом рукой протерла затуманенное от пара зеркало и поглядела на себя. Изгибы тела, натянутая кожа, голубые сосуды, ветвящиеся по коже. «Прости, – громко сказала я, похлопав себя пальцами по животу. – Ты там меня слышишь? Прости меня!»
Когда я распахнула дверь ванной, в номере все было так, как я оставила накануне вечером. Сквозь щель между занавесками в комнату струился солнечный свет. На парковке никого не было, но я тем не менее умчалась оттуда, не мешкая. Оставив за собой лишь облачко пыли. Впереди все время маячили белые пики гор. Они обещали мне безопасность, они обещали мне что-то новое.
А если мне не повезет? А если я не смогу? А если я не способна на большее? Что, если я вот так быстро достигла предела своих возможностей и больше мне бежать некуда?
4
Я позвонила доктору А из придорожного телефона-автомата, поддавшись некоему побуждению, которое мне не хотелось анализировать. Услышав мой голос, доктор А цокнул языком, словно от удивления, хотя я знала, что вряд ли он удивился.
– Привет, – сказала я беззаботно.
– Значит, за тобой пришли? – констатировал он.
– Но это ведь вы их послали! – уточнила я.
Он пропустил мои слова мимо ушей.
– Мы можем проводить консультации по телефону, пока тебя не задержали, – продолжал он.
– Почему вы уверены, что меня задержат?
– Калла, прошу тебя, – произнес он без раздражения.
– У меня есть внутренние резервы, о которых вы даже не подозреваете! – сказала я.
– Ты забываешь, что мне все про тебя известно. И не надо злиться. Нет ничего плохого в том, чтобы быть предсказуемой. Даже то, что ты мне сегодня позвонила, – я этого ждал. Ты же мне звонишь дважды в неделю в одно и то же время.
– Я обещала, что попытаюсь.
На что он заметил, что мне надо не просто пытаться. Еще он сказал, что тело и душа часто вступают в противоречие и что очень важно поддерживать их в гармоническом равновесии и помогать им по возможности слаженно функционировать, с учетом моего нынешнего состояния. Он снова цокнул языком. Все, что он говорил, звучало вполне разумно.
– Мне пора. У меня сейчас очередной прием. Но запомни: сейчас открыт сезон охоты на женщин вроде тебя. Ведь ты теперь преступница.
Я повесила трубку и, тяжело дыша, привалилась к стенке будки.
Снова сев за руль и лихорадочно повертев настройкой радиоприемника, я услышала в новостях свое имя. В зависимости от рельефа местности, по которой я ехала, радиосигнал то ослабевал, то усиливался. Я мчалась сама не знаю куда. Иногда я сворачивала к обочине и записывала приметы машин, ехавших за мной, чтобы выяснить, не те же самые ли машины сидят у меня на хвосте. Серебристый седан. Красный. Белый большой фургон.
В основном это были заляпанные грязью синие машины. Синий цвет повсюду! Пластиковые дорожные знаки, занавески в окнах домов, мимо которых я ехала. Я остановилась на площадке для отдыха, сорвала несколько ягод с пыльного куста и выдавила синий сок себе на ладони – как знак своей беды. А я была в большой беде. Я смахнула раздавленные ягоды с кожи, внезапно перепугавшись, что они ядовитые, но их вкус ощущался на языке, и я боялась, что теперь всегда буду его чувствовать.
На горизонте показалась стена деревьев, потом я увидела знак стоянки. Решив немного передохнуть, заехала на стоянку. Кроме меня там никого не было. Я вошла в лес, переступая через торчащие из грязной земли узловатые корни. После короткого дождя земля была местами мокрая. Где-то невдалеке злобно кричала невидимая хищная птица. Я пошла вперед, на ее крик. На земле валялся дохлый кролик с выдранными внутренностями. Все еще окровавленный, с поблескивающими, точно сгустки джема, темными кольцами кишок. Я присела над ним и провела рукой над его теплой шкуркой, заглянула в глаза: они были розовые, выпученные. Кроличий живот казался раздутым. Но, возможно, это мне только так показалось: мне теперь повсюду мерещилась беременность. Остекленевшие глаза кролика смотрели на меня в упор.
Ножом и голыми руками я выкопала ямку. Я не стала придумывать никакой погребальной церемонии, а просто положила в ямку кролика и забросала могилку землей. Ни слова не сказала. Было бы глупо проявлять о чем-то заботу.
Из багажника я достала бутылку воды – попить и вымыть руки. Я осмотрела прочие вещи в багажнике: палатка, спальный мешок. Потом с отвращением ополоснула грязные пальцы со сломанными ногтями и снова пустилась в путь.
Когда наступили сумерки, я зашла в тихую закусочную на шоссе, села на оранжевый кожаный диванчик и стала ждать, сама не зная чего. Подай мне знак, безмолвно молила я свое темное чувство, своего ребенка. Просто скажи мне, что делать дальше. Небо за окном было темно-фиалкового цвета. Покуда я шла от машины до входа в закусочную, в воздухе явственно пахло дождем. Низенькая официантка принесла мне заламинированное меню. На прилавке под стеклом лежали готовые сэндвичи, освещенные тусклой подсветкой, отчего казались почти несъедобными. На стене висели черно-белые фотографии давно умерших знаменитостей.
В зале кроме меня были еще две женщины: одна черноволосая, другая – блондинка с сединой на висках. Они тихо беседовали. У брюнетки были худощавое лицо и губы ниточкой. Она была довольно красивая, так что я даже заревновала ее к блондинке, хотя не знала, подруги они или нет. Вернулась официантка, я заказала капучино и круассан, и когда мне его принесли, он оказался явно несвежий, и я только смогла отщипнуть от него пару кусочков, опасливо положить себе в рот, немного пожевать и сплюнуть на салфетку. Мои глаза продолжали невольно скользить по лицам обеих женщин, хотя я изо всех сил старалась не делать это заметно. Другие женщины давно возбуждали во мне тревогу – даже официантка, которая явно не обращала внимания на форму моего тела под мешковатым платьем. Я знала, что лучше уйти, но хотела остаться и смотреть.
Я мыла руки в туалете, когда туда, ткнув двери на шарнирах, вошла брюнетка. Я напряглась и успокоилась. Мы поглядели друг на друга в зеркале. Стены туалета были выкрашены уродливой коричневой краской, пол был покрыт бледным кафелем с грязными швами, в углу горела одинокая лампа. Мне стало дурно, и я схватилась руками за псевдомраморную раковину. Женщина продолжала смотреть на меня в зеркале.
