– Хорошо, – согласилась я, словно загипнотизированная.
Она удалилась, а я присела на краешек кровати, ногой зашвырнула рюкзак под кровать и прилегла, не раздеваясь и даже не сняв обуви, скрестив руки на груди.
В гостевой комнате пахло сыростью. Зеленые обои отклеились под потолком. Хозяйка выставила на стол подносик с бледными печенюшками, дымящийся чайник, темную бутылку и небольшой стаканчик. Она налила мне горячий чай в фарфоровую чашку. Себе тоже налила чай и наполнила стаканчик жидкостью из бутылки, с виду похожей на воду, но это была не вода.
– Вам это нельзя, – заметила она. – В вашем положении.
Я было встала и собралась уйти, но она мягко взяла меня за руку и заставила сесть.
Рядом с ее креслом я заметила саквояж с металлическими инструментами внутри. Мои зубы клацнули о край чашки. На ней был медальон, но она мне не показала, что внутри.
– Следуйте за мной, – сказала она, не выпуская мою руку.
Посреди столовой стоял темный полированный стол. Я легла на него, а она подсунула мне вышитую подушечку под поясницу и такую же подушечку под голову. Потом выложила холодные металлические инструменты на небольшой серебристый поднос вроде того, на котором лежали печенюшки. Этими инструментами она собиралась меня вскрыть и еще что-то со мной проделать. Сначала я решила немедленно сбежать. Большие напольные часы в углу громко отсчитывали секунды. Но если она сумеет мне помочь, я была готова вверить ей свое тело. Я приготовилась заключить любую темную сделку. Я лежала с голыми руками, моя футболка была высоко задрана. Она натянула одноразовые медицинские перчатки, такие же любил надевать доктор А. Потом надела мне на предплечье оранжевую манжету тонометра, как уже много раз надевали. Она не сообщила мне результаты, а записала их в блокнотик, который лежал на столе рядом со мной. Потом стетоскопом послушала мое сердце и живот и наконец выпрямилась.
– И зачем вам все это надо? – спросила она с негодованием. – Скольких я уже видела! И все равно не могу понять.
Кровь прилила к голове, и я словно оказалась под водой. Поджала пальцы ног.
– Девушки, и о чем вы только думаете! – вздохнула она. – Вы же могли себе навредить уже тем, что извлекли из себя эту шутку. У вас могло быть заражение крови. Мог начаться сепсис по всему телу, все бы позеленело от гноя! Какая глупость!
Я уставилась в потолок. В глубине души я была с ней согласна.
– Вы не заметили каких-либо симптомов? – спросила она. – Вас тошнит? Кровотечения есть?
– Я себя прекрасно чувствую!
– Я могла бы осуществить процедуру прямо здесь, – сообщила она, глядя мне в глаза. – Прямо сейчас, и вы ничего не почувствуете. Еще не поздно.
Мое сердце бешено заколотилось. И словно подскочило до глотки.
– Нет, – отрезала я.
– Отлично. Не буду настаивать. Это же ваше тело.
– С ребенком все хорошо? – поинтересовалась я, запнувшись на слове «ребенком».
– Здоровенький и живехонький, – ответила она. – Судя по всему.
Она приподняла надо мной руки, точно над клавиатурой фортепьяно, замерла на секунду и, резким движением опустив мою футболку вниз, стянула с рук перчатки.
Я села на столе и исследовала кожу рук. На каждой ладони были четыре кровавые точки. Я попыталась было утаить их от нее, но она взяла бутылочку дезинфицирующего средства и ватный тампон и промыла ранки, а потом нетуго перебинтовала мне ладони, после чего, взяв каждый мой палец, аккуратно подстригла мне ногти. Она дала мне свой ночной халат. Розовый, с вышитыми белыми цветами. И оставила на моей кровати карту.
«Сделай все правильно, если уж собралась это сделать», – написала она на лицевой странице.
Абрис нашей страны оказался более вытянутым, чем я помнила со школьных уроков географии, и вообще другим, со множеством дорог. Перед сном я мысленно проложила маршрут: извилистая линия, бегущая на север по проселкам. Вообще-то маршрут был так себе, ничего особенного, но он меня успокоил. Глухие проселки, почти безлюдная местность. Но все надо было делать постепенно.
Среди ночи я вышла за дверь и зашагала по дороге в глубь поля подсолнухов. Они высились надо мной. Грунт под ногами был мягкий и скользкий. Во тьме желтые лица подсолнухов казались невеселыми. Я хваталась за их стебли. В середине поля мне вдруг встретился темный зверек с блестящими глазами. Он становился то крупнее, то мельче. Потом обрел человеческий силуэт, малорослый, вроде ребенка или подростка. Я бегом вернулась в кровать, легла, как была, в халате и проспала до утра.
Меня разбудили кошки, запрыгнувшие на мою кровать, как два демона. Они хотели высосать из меня весь воздух, как кошки всегда делают. Я шугнула их прочь. Природный мир казался мне враждебным. Животные видели то, чего не хотели видеть люди, но я теперь изменилась и тоже могла видеть то, что видели животные.
Хозяйка пила кофе в маленьком садике позади дома. Я не стала ее беспокоить, не хотела выслушивать ее советы и предостережения, поэтому оставила кое-какие деньги на регистрационной книге и незаметно ушла. Было раннее утро, влажное и свежее, я вела машину, держа руль одной рукой, другая рука лежала на округлившемся животе. Я была жива, жива, и это был неопровержимый факт. Во мне возникла некая ясность, и эту ясность я ощущала с каждым вздохом.
6
Заехав на АЗС, я купила канистру бензина, а потом заказала хот-дог с хрустящим луком у продавца в белой шапке, натянутой на вспотевшие волосы. Он мельком взглянул на меня. Я тоже вспотела, и моя кожа блестела, как у больной с высокой температурой. Я жадно съела хот-дог в машине, спрятавшись в тень салона, чтобы меня снаружи никто не заметил. Но потом, в туалете, меня вырвало, пока я стояла на коленях на замызганном кафеле. Мои джинсы запачкались. Вентиляторный блок позади здания АЗС громко зудел, как гигантский комар, словно выражая свой протест.
Кто-то вошел в туалет, и я подтянула ноги к груди, упершись ступнями в край унитаза, и стала смотреть, как ноги прошли в конец помещения, потом повернулись и вошли в самую дальнюю от меня кабинку. Я услышала звуки, которые можно было принять за плач, сморкание или спуск воды в унитазе. Прошу вас, найдите себе другое место, захотелось мне взмолиться, собрав в кулак все сочувствие, на какое я была способна. Меня снова тошнило. Мое тело протестовало. Когда посетитель вышел, я выскочила и прополоскала рот водой из-под крана, сплюнула в раковину розоватую слюну, тщательно вымыла руки и обрызгала водой лицо. Я понимала, что надо срочно уезжать, ведь мне нельзя было долго оставаться на одном месте.
За кассой в магазине сувениров сидела женщина средних лет, я заметила, проезжая мимо, как она раскладывает майки в пластиковые пакеты. На шее у нее висел медальон, и мне захотелось, чтобы она его раскрыла и показала мне, а я бы приставила к ее голове свой пистолет и посмотрела, как бы она себя повела, в чем бы она мне призналась. Эти приступы ярости внезапно накатывали на меня в последние несколько недель и почему-то не огорчали меня, как следовало бы ожидать. Возможно, так проявляло себя материнство, и именно поэтому психологически оно подходило не всякой женщине. Я вообразила, что держу в руке кусок раскаленного металла, а другой рукой крепко схватила ее за волосы.
