– А ты высокая для своего возраста, – заметил он, выйдя из ванной с мокрыми волосами, обернув простыню вокруг талии. Я отвела взгляд. Не то чтобы я никогда не обдумывала этот сценарий, но в своих романтических фантазиях я стояла под луной, под глядящими на меня звездами. Может быть, еще представляла себе розу в длинной белой коробке. А здесь не было никаких звезд и роз. Ну разве что наклеенные на стенах цветы. И старая карта района с ярко выделяющимся на ней аквамариновым пятном озера.
Он подошел ко мне и спросил, можно ли ему взглянуть на мой медальон. Я ответила «да». Он присел перед мной, открыл его, увидел синий билет и снова закрыл. Потом убрал прядь мокрых волос с моей щеки.
– Есть хочешь? – спросил он, и я кивнула. Я жутко проголодалась. Он снял телефонную трубку и заказал в номер два чизбургера. Чизбургеры прибыли буквально через несколько минут.
– Спрячься, – сказал он мне, прежде чем открыть дверь.
На нем все еще ничего не было, кроме простыни.
Мы поели, сидя на полу. Я пила разбавленное газировкой вино, а он – пиво.
После еды он спросил, чуть ли не извиняясь, не буду ли я возражать, если мы переберемся на кровать. Он снял с себя простыню. Я, осмелев, целовала его, когда его рот оказывался рядом с моим, поспешно и коротко, как птичка клевала. Потом я отвернулась от него и уставилась на облупленный потолок, устыдясь своего поведения, смутившись за него.
– Я отвезу тебя куда хочешь, – пообещал он потом. И отвез, уже утром, после того как я всю ночь проспала в своей первой в жизни гостиничной кровати. Первый раз мое тело куда-то меня завело. Я была настолько уставшей, что проснулась только после того, как мужчина утром тронул мой медальон – слегка, но я все равно почувствовала его прикосновение.
В машине мы не разговаривали. Перед поездкой мы снова приняли душ, и его волосы, расчесанные на пробор, были все еще влажные. Стоя под душем, я согнулась пополам, дотронулась до пальцев ног и осталась так стоять, покуда под действием силы гравитации чуть не потеряла равновесие и не упала. В конце концов, он не был киноактером. Я пыталась решить для себя, смогу ли в него влюбиться. Он дал мне хрустящую купюру, крупную.
– Береги себя, – сказал он мне на прощание и укатил.
Мы находились в небольшом городке недалеко от города. Когда он уехал, я купила литровую бутылку апельсинового сока и новое платье, а потом встала на солнышке и одним махом выдула полбутылки. После чего вошла в кафе и в туалете переоделась в новое платье – хлопковое, персикового цвета, а выйдя из туалета, села за столик и попросила принести мне чашку кофе и газету.
В новом платье я вошла в город. Он предупредил, что мне нельзя появляться в городе в чужой машине. Надо прийти туда пешком. У меня есть сестры, пояснил он. Я все еще ощущала на своей коже гостиничный запах. Запах шампуня в крошечной, точно кукольной, бутылочке, которым я утром дважды намылила волосы.
– Можешь их все забрать, – сказал мужчина, но когда мы проходили мимо стойки регистрации, у меня сердце ушло в пятки, и я подумала, что во мне распознают маленькую воровку, ведь в моем рюкзаке перестукивались крошечные бутылочки лосьона для тела и кондиционера. Но никто меня не остановил.
Все самые ужасные вещи, которые, я знала, мне предстояло сделать в будущем, предстали перед моим мысленным взором, и в каком-то смысле это были жизненные возможности, обладавшие своим порочным шармом. Они доказывали, что я способна на многое. Мне не было грустно или стыдно, и мне не казалось, что мной попользовались. В каком-то смысле, в том самом смысле, к чему я скоро привыкла, я чувствовала себя превосходно.
11
Я оставила телефонный аппарат там, где он упал, приняла душ, накрасила губы темно-красной помадой и, выйдя из номера, направилась к лифту. Ковровое покрытие коричнево-персикового цвета под моими босыми ногами ощущалось толстым и мягким.
Времени надеть обувь у меня не было.
Как не было времени дожидаться лифта. И я сбежала вниз по лестнице, освещенной мерцающим холодным светом.
В гостиничном баре народу было мало. Я заказала виски и села за столик в углу, поджав под себя голые ноги. Я вертела в пальцах картонную подставку под стакан – привычка, которую переняла у Р. На картонке рекламировалось обогащенное железом пиво. Я надорвала ее – просто так, потому что могла. Мои зубы, казалось, не помещались у меня во рту, и они были слишком острыми. Я там была единственная женщина. Найди себе мужчину, любого мужчину, убеждала я себя. Не робей! Я стала пялиться на темноволосого коротышку, сидящего за барной стойкой. Стойка была мятно-зеленого цвета, из искусственного мрамора, а табуреты были покрыты виниловой обивкой. С виду он не был похож на эмиссара, правда, кто ж его знает. Я так часто ошибалась и наверняка еще не раз ошибусь. Он несколько раз оглянулся на меня, потом наконец подошел.
– Где ваши туфли? – спросил он. Я улыбнулась.
– Я их съела.
Мужчина махнул рукой бармену, тот кивнул и снял два бокала с полки. Я наблюдала, как он наполнял бокалы. Он смешал нам мартини. Потом принес их на круглом медном подносе. С тончайшим лепестком лимона в каждом бокале. Бокалы были ледяные. Вкуснее коктейля я в жизни не пила.
– Каким ветром вас сюда занесло? – спросил коротышка.
– Порывистым, – ответила я, отпивая. Плохая мать, плохая мать!
– А вы скрытная. И не очень разговорчивая, – заметил он. – Мне трудно поддерживать с вами беседу.
– Ну, мне нечего рассказывать, – пожала я плечами.
– Возможно, вы из тех, кто говорит только в том случае, когда им есть что сказать. Или же вы настроены на нечто другое, не связанное с беседой.
– Думаю, вы правы. На нечто другое.
– А вы не хотите узнать немного обо мне? – спросил он.
– По правде сказать, нет, – ответила я, и он рассмеялся. Его смех говорил, что моя грубость его очаровала, а не разозлила. Я сделала еще глоток. Негромко зазвучала песня: певица пела в сопровождении оркестра. Динамик висел прямо над нашим столиком. Я подняла туда взгляд, захлопав ресницами, дав ему возможность хорошенько рассмотреть мою шею.
– Так что же на самом деле произошло с вашими туфлями? – не унимался он.
– Я вам открою свою тайну, – произнесла я, нагнувшись к нему. – Я в жизни не носила обуви. Я всегда ходила босой. У меня необычайно прочная кожа. И обувь мне не нужна.
– То есть вы – медицинский уникум? – спросил он.
– Именно! Когда я родилась, принимавший у мамы роды врач назвал меня феноменом. Он самолично носил меня по всей больнице и всем показывал.
– А я могу увидеть ваши удивительные ноги?
Я с готовностью положила обе ноги ему на колени.
– Конечно! Удивляйтесь!
Бармен поглядывал на нас, словно следил за тем, как мы себя ведем.
