– У тебя кто-то есть? – спросила я как бы невзначай.
– О, она ушла очень скоро после нашего знакомства, – ответила Марисоль. – У нас были разные представления о жизни. Может быть, и у нас с тобой так. Но в любом случае две головы лучше, чем одна.
– Похоже на то, – согласилась я, обдумав ее слова.
– Тебе стоило бы подольше сомневаться, – усмехнулась она. – Я же могу тебя убить.
– А я могу за себя постоять.
Она вдруг сильно прижала меня лицом к стене, заломив мне за спину руку. Меня охватил не страх, а восторг, и сердце чуть не выпрыгнуло из груди.
– Ну, докажи!
Нас никто не видел. Ее тело прижималось к моей спине.
Ее рот приблизился к моей шее, на коже ощущалось ее горячее дыхание. Я не видела, есть ли у нее в руке нож. Я инстинктивно лягнула ее, высвободила руку, выхватила из кармана нож и развернулась лицом к ней.
Она раскраснелась, потерла коленку там, где я ее ударила ногой, и не спускала глаз с подрагивающего лезвия. До нас донеслись голоса людей, которые выходили из продуктовой лавки в нескольких метрах от нас. Тихо позванивали игровые автоматы.
– Ладно, – сказала она. – Будем считать, ты меня убедила.
Я тяжело дышала, мне стало жарко. Ближайший к нам игровой автомат звонко выплюнул горсть монет. Марисоль сгребла их ладонью и с явной радостью ссыпала себе в карман.
– Ну, пошли. – Она решительно зашагала к парковке и даже не обернулась посмотреть, иду ли я за ней.
14
Марисоль была лучше меня обучена науке выживания. Свою первую палатку она поставила в чистом поле на самом виду почти сразу же после того, как отправилась в путь, потом купила другую, цвета хаки, которая сливалась с листвой деревьев в лесу. Свою первую машину она утопила в озере и выплыла подальше в надежде, что за ней наблюдали и сочли, что она утонула. Вторую машину она выменяла, но как и у кого, не стала вдаваться в подробности.
– Тебе надо помнить, как ты выкручивалась раньше, – поучала она меня, когда мы ехали в ее машине. – Нам удалось обмануть систему. Но наши тела привели нас сюда. Мы сумеем выжить, ты же сама понимаешь, что мы выживем, ведь мы – живое свидетельство.
Марисоль, как и я, была сельская девчонка. Во время своего путешествия она играла роль многоопытной матери, хотя была сама очень юна и достигла пубертатного возраста, прежде чем это осознала. И если я позволяла девочкам идти на все четыре стороны и полагаться на самих себя, она старалась держать всех вместе, так они и двигались всей компанией по сельской местности. Я устыдилась того, что меня совершенно не заботило, как сложится судьба у других девочек. Я просто отпускала их восвояси. Я позволяла им попадать в беду, раз уж это им было суждено. Но ведь и со мной они поступали так же.
– У меня есть теория, – говорила она мне, – она заключается в том, что они следят за каждым нашим шагом, и им хочется узнать, как мы справляемся. Так что не забывай об этом. Тому есть масса доказательств.
Мы ехали всю ночь, горы сменились лесистой равниной. Было очень тепло. У Марисоль вся машина оказалась забита бутылками с водой: они катались под сиденьями, стукаясь друг о друга. Одну вскрытую бутылку она держала между ног, и когда я сменяла ее за рулем, она время от времени поила меня, прикладывая бутылку к моему рту. Я чувствовала близость ее рук около губ.
Время от времени мы останавливали машину и выходили пописать, широко распахивая дверцы, чтобы загородиться. Поначалу мы стеснялись друг друга, но потом перестали. Наши тела были функциональными и греховными.
– Внутри тебя сидит человек, – сказала я Марисоль, и она ответила торжественно:
– В тебе тоже.
– Мы русские матрешки, – сказала она, когда мы прекратили хохотать. – Внутри нас много разных людей. Ты никогда не задумывалась, каким будет твой ребенок?
– Мне не с чем сравнивать, – ответила я.
– Они – два незнакомца, которым предстоит с нами встретиться. Ты когда-нибудь боялась этой встречи?
– Теперь боюсь, – призналась я.
Я представила себе наших детей не как младенцев, а как двух высоких таинственных незнакомцев, направляющихся к нам по лунному пейзажу.
Когда мы остановились на парковке, Марисоль показала, что у нее лежит в багажнике. Консервы, пачки макарон и овсянки, сухое молоко и супы-концентраты, газовая плитка и запас газа в баллонах, столовые приборы в коробке. Я взяла в руки загадочную пачку без надписей.
– Это шоколад в порошке, – объяснила она. – Из армейского пайка. Высококалорийный.
Я не стала спрашивать, откуда это у нее.
Спали мы в машине, припаркованной у обочины. Марисоль сдвинула водительское сиденье назад.
– Предпочитаю спать сидя. Потому что если они подкрадутся, то не застигнут тебя врасплох.
– А ты их видела когда-нибудь? – спросила я, расстелив на заднем сиденье свой спальник.
– Иногда мне кажется, что да, – ответила она.
– Ты их боишься?
– Только иногда.
Ее дыхание замедлилось. А я не могла заснуть рядом с ней. Я вспоминала все наши прикосновения, как она дотрагивалась до меня или смотрела на меня. Я все старалась ее разгадать. Ведь ничего нельзя воспринимать как данность. Ее голова, чуть скособочившись, была прижата к подголовнику, волосы рассыпались по спинке сиденья. У меня возникло ощущение, что я оберегаю ее сон. Протянув руку, я дотронулась до кончиков ее волос и скоро уснула, свернувшись калачиком, не чувствуя холода.
15
В следующую ночь мы зашли в придорожный бар, чтобы посетить настоящий туалет и съесть настоящей еды. Марисоль заказала пару стаканов слабоалкогольного пива.
– Все нормально, – сказала она, перехватив мой тревожный взгляд. – Это отвлекающий маневр.
Она подняла стакан и залпом выпила половину, гулко глотая.
Я попивала свое пиво и, скосив глаза, невзначай изучала помещение. В этот поздний час в бар набилось полно народу. Мужчины были старше нас, они сидели, уткнувшись в свои стаканы, освещенные оранжевым светом ламп. Свет в баре был приглушенный, поэтому Марисоль и решила здесь остановиться. В конце барной стойкой сидела одинокая женщина, одетая в свободное темное платье до лодыжек, ее светлые волосы были заплетены в косу, и я подумала, что она вполне могла быть одной из нас, о чем и сообщила Марисоль, которая обернулась к ней, нахмурилась и пожала плечами.
Бармен принес наш заказ: ростбиф с галетами и соленые огурцы.
– Спасибо, – Марисоль улыбнулась ему широко и холодно, но непритворно.
Надо бы ей быть поосторожнее, подумала я. Бармен оторопел от ее улыбки.
– Если что-то еще понадобится, девочки, дайте мне знать! – сказал он. – Все, что угодно.
