– Да. – Она обеими руками зачерпнула воды и вылила мне на ноги. – Ты ревнуешь?
– Да нет, – ответила я, опять честно.
Она опустила руки к моим лодыжкам и обхватила их, как будто это были запястья, словно она собралась повести меня куда-то.
– Как считаешь, отец думает о тебе и ребенке? – спросила она, приникая ко мне.
– Не думает, – ответила я.
Хотела бы я почувствовать какой-то сигнал, когда это случилось несколько месяцев назад. Своего рода подтверждение диковинной магии зачатия. Огненный всполох в сухой листве. Изменения в твоем теле, которые произошли без твоего ведома.
– Ну, может быть, я его немного любила, – предположила я. – Но он не был на это способен.
Она поцеловала мои мокрые волосы. Потом поцеловала в рот, чуть приоткрыв свои губы.
– Ну и пошел он! – выдохнула она, отстранившись от меня. – Пусть все они идут куда подальше!
7
Марисоль обожала лесные ягоды, и я решила сделать ей сюрприз: взяла Лайлу, и мы вдвоем пошли за ягодами. Во время наших блужданий по лесу мы вдруг услышали шорох и дыхание. Мы решили, что это какой-то зверек, и чуть не убежали, но потом раздался стон, явно человеческий. Мы выбежали на полянку и увидели лежащую на земле женщину. Сначала нам показалось, что она ранена, но она просто заблудилась в лесу, давно не пила и потеряла всякую надежду выбраться отсюда. При виде нас она громко разрыдалась, сначала от страха, потом от радости. Мы дали ей воды и, после некоторых сомнений, предложили пойти с нами.
– Я – Тереза, – представилась она, хотя мы не просили. – Я беременна.
– Только никому больше не говори, – посоветовала Лайла, когда мы вели новую знакомую через подлесок.
Марисоль ни словом не обмолвилась о том, насколько мы рискуем, или о наших скудных запасах пропитания, хотя прожить так еще месяц будет тяжким испытанием для всех. Она молча изучила содержимое медальона Терезы. Мы снова вскипятили воды, и Тереза, раздевшись и дрожа от холода, уселась в ванну. Мы быстро ее помыли в четыре руки. Зеркало на стене запотело. Поначалу она засмущалась, но скоро успокоилась.
– Спасибо, – проговорила она, когда я отжимала воду из ее волос. – Я иду издалека, вы даже не представляете, как долго я шла.
Но мне было совсем неинтересно слушать про ее путешествие, она это поняла и умолкла, позволив нам поскорее закончить омовение.
Потом мы вчетвером сидели в сумраке большой комнаты. Наши прежние жизни представлялись далекими-далекими. А город казался придуманным, как в кино, местом, где я никогда не бывала. Мне даже подумалось, что я вообще всю жизнь прожила в дикой природе и что моя жизнь в городе была чем-то вроде галлюцинации, порожденной неким паразитом мозга, а на самом деле я все время жила здесь.
На рассвете мы с Марисоль пошли гулять по холодной росе, пока остальные еще спали. Мы сидели на траве и целовались. В листве пели птички, юркие и непуганые. Марисоль прицелилась в одну из пистолета, но не выстрелила.
– А когда мы доберемся до границы? – спросила я.
– Скоро, – ответила она. – Но не сегодня.
– Может, я одна пойду? – подумала я вслух, но даже мне самой мои слова не показались убедительными.
– Ну уж нет! Перестань! Ты не можешь бросить меня одну с ними. – Она опрокинула меня в траву и прижала мою голову к своему выпуклому животу. Я слышала биение ее сердца или сердца малыша, а может быть, и обоих сразу.
– Если уж эти две женщины нас нашли, то и эмиссары смогут, – заметила я, вслушиваясь в звуки ее тела, которые действовали на меня убаюкивающе.
– Доверься мне, – произнесла она. – Снова.
Когда мы вернулись к хижине, Тереза оценивающе взглянула на нас и попросила дать ей немного наших волос.
– Много не надо, только несколько прядок, – сказала она. Ее влажные и голубые, как у ребенка, глаза блестели. Когда мы спросили, зачем ей наши волосы, она ответила, что это нужно для ритуала. Придерживая свои животы, мы вышли на лужайку и стали смотреть, как она это делает. Закрыв глаза, она медленно обошла хижину три раза, двигаясь на ощупь. Она зажгла спичку и поднесла пламя к пряди волос, волосы вспыхнули и тут же бесследно сгорели, оставив облачко дыма. Она открыла глаза и поглядела на нас.
– Ну вот и все, – сказала она.
Это смахивало на сатанинский обряд.
– Где ты такому научилась? – спросили мы ее.
– Сама придумала.
– Надеюсь, ты нас не прокляла, – заметила Лайла.
Она сидела в углу, скрестив тощие ноги, точно медитировала, и ножом вырезала фигурки из куска дерева. У босоногой Лайлы подошвы были грязные-прегрязные. Она разбрасывала фигурки по полу, и я потом их рассмотрела: это были крошечные рыбки разной формы.
– Ну конечно, нет, – явно занервничав, ответила Тереза.
– Мы все можем придумать свою магию, – заметила Марисоль.
В тот вечер женщины поцапались из-за еды. Тереза без спроса взяла себе побольше риса с консервированными помидорами, хотя мы всегда по-честному делили всю еду на равные порции, и мы были живым доказательством того, как честность может стать проверкой на вшивость. Лайла выхватила кастрюльку из рук Терезы и швырнула ее на пол, а Тереза расплакалась.
– А где отцы ваших детей? – поинтересовалась Тереза, когда в хижине снова воцарился мир.
– Мой ушел, – коротко произнесла Марисоль.
– Мой вообще не появлялся, – сказала я. – Он даже отказался поговорить со мной по телефону.
– А я своего не знаю, – призналась Лайла, пожав плечами. – Я никогда не стремилась к долговременным отношениям. Если вы понимаете, о чем я. Даже точно не знаю, кто он.
– Не нам судить, разумеется, – заметила Марисоль.
– А мой приедет ко мне, когда я пересеку границу, – сказала Тереза. – У нас будет новая жизнь. Он сказал, что мне нужно идти туда, быть смелой, и он меня там найдет.
Она казалась умиротворенной. Марисоль как ни в чем не бывало прижалась ко мне. Я увидела, как брови Лайлы удивленно взлетели вверх, но никто и слова не сказал.
Тереза вынесла пилку для ногтей, сделанную из дымчатого стекла, и бутылочку розового лака. Она сделала нам всем маникюр, но не педикюр.
– Я терпеть не могу ноги, – пояснила она. – Меня от них тошнит.
Вспомнив мужчину в своем последнем отеле, я мысленно с ней согласилась. Я подула на свои ногти, а потом на ногти Марисоль, чтобы лак на них побыстрее высох.
– Тебе это все не напоминает первые дни в городе? – спросила у меня вечером Марисоль, когда мы лежали, прижавшись друг к другу. В распахнутом окне виднелось беззвездное небо, и вокруг было так темно, как будто мы находились под водой. Было так странно думать, что под одной крышей собрались сразу четыре беременные.
