– Мне просто стало интересно, – заговорил он, словно читал мои мысли, чего я не исключала. – Ты никогда не проявляла склонности к материнству, и в этом смысле, могу сказать, как профессионал, ты была редким исключением. – Он обернулся и дотронулся слегка влажными пальцами до моей голой руки. Его пальцы стали поглаживать мое запястье. – Кроме того, мы с тобой через многое прошли.
Выйдя из машины, он завел меня внутрь здания, и мы зашагали по пустым белым коридорам, а потом оказались в тесной комнате с окнами на океан и одиноко стоящей кроватью с розовыми простынями и кружевным балдахином. Он присел на кровать и жестом пригласил меня сделать то же самое.
– Я помню своего сына в этом же возрасте. Когда я смотрю на новорожденных, всегда его вспоминаю. Можно?
Он потянулся к моей дочурке и забрал ее из моих объятий. Он обращался с ней как человек, привыкший иметь дело с младенцами. В конце концов, он же был отцом, и дома его ждала белобилетная жена. Нова захныкала.
– О, я не хотел ее потревожить, – сказал он. – Ну, знаешь ли, младенцы, они такие. Хотя, вообще-то, наверное, не знаешь.
Он коротко рассмеялся. Ткнул мою коленку своей, словно предлагая мне оценить его шутку.
Я очень устала. Мне хотелось его убить. Я бы его растерзала и съела. Я бы вымазала Нову его кровью. Мне было неприятно видеть, как он держит ее в своих больших красивых руках. Мне претила сама мысль о нем как об отце. И было противно думать, как он в саду играет со своими детьми в мяч или кладет их в кроватку.
Нова все еще плакала. И мое платье было мокрым от молока. Это было ужасно. И я тоже заплакала – от унижения. Оттого, что перед ним ощущала себя животным. Я словно вывернулась наизнанку, и теперь никакая сила не смогла бы вернуть меня в исходное состояние, я всегда буду мокрой и нездешней, с содранной кожей.
– Это даже интересно – видеть тебя такой, как сейчас, – заметил он.
Мне хотелось спрятать от него свое лицо, но вместо этого я в упор глядела на него.
– Я должен осмотреть вас обеих, – продолжал доктор А, положив Нову на кровать.
Он раскрыл свой саквояж: надувная оранжевая манжета тонометра, набор пробирок для крови, спирометр. Я долгое время не проходила регулярных осмотров, и теперь все эти штуковины казались мне атрибутами оккультного ритуала. Я капитулировала, памятуя о недавних переменах в моем теле. Следуя его указаниям, я сильно выдохнула, легла на кровать, раздвинув ноги, и позволила ему уловить сигналы моего тела. Мои ляжки были все еще перемазаны кровью, до самых коленей. Он промыл мне кожу водой с антисептиком, потом промокнул марлевым тампоном, а потом, когда я стала чистой, проник в меня рукой в латексной перчатке. Его голова оказалась между моих ног, и он глухо проговорил:
– Потребуются только два шва. У тебя небольшие разрывы.
Я почувствовала, как он сложил там куски ткани, причинив мне острую боль, а потом возникло какое-то непонятное ощущение.
– Не шевелись! – прикрикнул он.
В меня проник скребущий предмет, крохотная распорка – спираль. Мое тело напряглось.
– Нет! Нет! – воскликнула я.
– Я вижу, тебе хочется пошевелиться, – сказал он, – но если ты будешь двигаться, то нанесешь себе серьезный ущерб.
И я постаралась не шевелиться. Закончив свои манипуляции, он передал мне салфетку, и я поняла, что по моим щекам текли слезы. Он залез в свой саквояж и достал оттуда шприц.
– Антибиотик, – сообщил он. – На тот случай, если ты подхватила какую-нибудь заразу. Ты же хочешь быть здоровой ради ребенка, а? Дай мне руку, пожалуйста.
– Нет! – я отшатнулась. – Я не хочу.
– Честно, Калла, у тебя нет выбора.
Он взял мою руку, я закрыла глаза. У меня были мелкие вены, но игла с легкостью нашла нужную. И почти сразу же моя голова затуманилась и отяжелела. Я тупо наблюдала, как он взял Нову на руки.
– Положи ее, положи ее! – прошептала я.
Я попыталась встать, но мне это оказалось не под силу. Я завалилась на бок, а потом упала на спину.
– Спи, – проговорил он, держа малышку на руках. – Когда отдохнешь, сможешь принять приятный горячий душ и наконец как следует вымыться.
Меня охватила паника. Он не положил ее на кровать, а вышел с ней за дверь, но я уже проваливалась в пустоту, из меня как будто выкачали весь адреналин.
Ночью я проснулась в одиночестве. Я стала дубасить в дверь и звать дочурку, но никто ко мне не пришел. Я попыталась открыть окна, я сбросила все с кровати, заглянула под нее, потом зарылась лицом в подушку и завыла. Мой живот, все еще увеличенный, был единственным доказательством ее существования. Как и боль, все еще терзавшая мое тело.
Комната была оборудована санузлом, и я доковыляла до него. Мне было больно писать, я широко расставила ноги на желтоватом кафеле. Рядом с зеркалом стояла вазочка с засыхающими гвоздиками. Я уже устала от этих жалких потуг приукрасить смерть и уродство. Мне показалось, что я слышу вдалеке детский плач, очень тихий, но, может быть, это гудела электрическая лампочка в патроне, а может быть, это урчал кондиционер. Мое тело знало, что это не Нова. Мне пришлось ему поверить, поверить в то, что, как уверяло меня мое тело, это плакала не моя дочурка, запертая без меня в комнате. Я не могла позволить себе расклеиться. Я приказала себе быть острым ножом. Мне надо было найти отсюда выход и вернуться к ней.
На следующий день пришел доктор А. Я запретила себе радоваться его приходу. Он отвел меня в другую комнату. Там стояли два стула, обитые красным винилом, квадратный столик, кухонная стойка с горячей тарелкой и дымящимся кофейником и выложенными аккуратным рядком печенюшками. Комната была длинная, но мебель в ней занимала лишь треть площади, позади нас зияла пустота, словно предназначенная для зрителей. Я представила себе, как это пустое пространство заполнили стульями для участников конференции, посвященной моей развращенности, на которой решалась моя дальнейшая судьба.
Я как будто снова тонула в своем горе. Нова.
– Где она? – спросила я у доктора А, но он сделал вид, что не услышал меня. Он взял стул, сел, широко расставив ноги, а я села напротив. Потом подался вперед и сдвинул в сторону столик, так что нас теперь ничего не разделяло. Он вел себя так непринужденно, что меня это встревожило. Я по крупице извлекала информацию из ситуации, из всего, чем можно было воспользоваться.
– Красивый сегодня день, – произнес он, выглянув в окно.
На столике лежал длинный черный волос. Я уставилась на него, гадая, чей бы он мог быть. Доктор А глядел на меня с безучастным любопытством. Интересно, подумала я, он и сейчас может предсказывать мои поступки, если существует алгоритм поведения женщин вроде меня? И еще подумала, сколько женщин вот так же сидело перед ним за этим столиком.
Без тупой тяжести Новы в моем животе я уже ощущала себя какой-то кривобокой. Вот как оно бывает, когда что-то удаляют из твоего тела. Я плакала не таясь, но беззвучно. А что еще могло бы сделать мое тело – только источать влагу, переживая шок разлуки.
