— Анкабек, — произнес Кесар. — Ты помнишь? Несколько месяцев назад.
— Да, мой лорд.
— Расскажи мне снова то, что рассказывал той ночью.
— Вы не поверили этому, мой лорд.
— Нет. Расскажи еще раз.
Рэм принялся более подробно, чем прежде, рассказывать о жрице, о том, что она сообщила ему, и о том, что ему было показано. Слушая рассказ, Кесар внимательно наблюдал за ним. Истинное лицо принца было спокойным и одновременно угрожающим. Стоит ли бояться?
Когда Рэм закончил рассказ, повисло молчание. Потом Кесар подошел к комоду, отпер ящик, достал бумагу и, обернувшись, протянул ее Рэму:
— Прочти это.
Рэм исполнил приказ.
— Они прислали...
— Человека, не назвавшего своего имени. Он пришел к моему сержанту и оставил это ему. Похоже, он знал верные пути. Откуда?
— Не от меня, мой лорд.
— Я и не считаю, что от тебя.
— Здесь говорится...
— Здесь говорится, что мой ребенок родится на рассвете в день Львиного праздника по шансарскому календарю.
— Девятое утро от сегодняшнего дня.
— Дорога туда займет не меньше семи дней. Если вообще найдется дурак, который пустится в такой путь по снегу.
— Это дает вашей светлости день на то, чтобы принести подходящие извинения.
— Ничего это не дает. Все вполне ясно. Они определенно ждут моего прибытия.
Рэм промолчал.
Кесар налил себе вина и осушил кубок до дна. Он пил так же взахлеб, как в Тьисе, после нападения змеи.
— Я хочу, чтобы ты остался здесь, не дремал и был настороже, — произнес он, отвернувшись от Рэма. — Ральднор может какое-то время поиграть в свои игры в Истрисе. Ради него же самого я надеюсь, что он не осмелится на это. Мое место займет лорд-правитель. Ты расставишь своих людей везде, где необходимо, чтобы сохранить надлежащий порядок. И обращай внимание на все, о чем я мог забыть. Ясно?
— Да, мой лорд.
— Как повезло однажды главарю маленькой, но многообещающей шайки головорезов, — Кесар опять повернулся к Рэму с самой чарующей из своих улыбок. — И как повезло мне, что ты оставил их ради меня!
Рэм стоял, как каменный. Разговор по непонятным причинам ужаснул его. Конечно, Кесар уже скрыл свое истинное лицо, хотя в нем еще оставался сероватый оттенок. Впрочем, этот оттенок мог быть просто реакцией на погоду. Шансарская кровь плохо переносила здешние жгучие морозы, а Кесар, хоть и вспоминал об этом крайне редко, все же был наполовину шансарцем.
— Я возьму десять или двенадцать человек. Этого достаточно, чтобы управиться с лодкой. Я предпочел бы иметь тебя рядом с собой, но мне очень нужно, чтобы ты остался здесь в мое отсутствие.
Опять эта безошибочная попытка выказать случайное и убийственное доверие...
Неожиданно откуда-то из-за стен донесся ужасный крик. Рука Рэма потянулась к кинжалу, но Кесар сделал беспечный жест:
— Это всего лишь та маленькая сучка из Ксаи. Должно быть, ей сказали, что ее ребенок мертв.
Кесар колебался. Что-то мелькнуло в его глазах и в тот же миг исчезло.
Путешествие к могиле сестры было по меньшей мере странным для этого времени года, однако вполне извинительным и, возможно, достойным уважения. Оно показывало абсолютное простодушие принца.
Он никогда не пошел бы на это, рискуя потерять все, что выиграл, даже не будь вокруг снежной пелены. Нелепость. Невзирая на то, что он знал о ее смерти, он так и не постиг это до конца. Для него она продолжала жить где-то вдали, ее жизнь не погасла. Анкабек опровергал оба эти чувства — непреложность ее смерти и внутреннее неприятие этой смерти.
Какими бы колдовскими чарами они ни опутали ее, он должен был положить этому конец. Или каким-то чудом она вновь была жива, словно не случалось ничего иного? Эти мысли не покидали его, проделав весь путь вместе с ним, высовываясь из-за его плеча, словно демон, до самого побережья.
Покончив с собой, она победила его презрение, его ужас и ненависть. Их мысленная связь, случайно унаследованная с шансарской стороны, осталась неразвитой, хотя с самого их рождения была частью их самих. Он не умел распознать ее и никогда не принимал в расчет — даже тогда, когда проснулся в Ксаи от собственного крика, и после, когда пытался вспомнить то пробуждение. И тем не менее самим фактом этой связи Вал-Нардия вынудила его участвовать в своей смерти.
Совсем другим делом была вина за ее смерть. Ее он принимал, и она жгла его, точно клеймо от раскаленного железа. До конца своих дней он будет жить с этим чувством, вспоминая ее полет, который теперь все время стоял у него перед глазами.
Его проводили в неказистую комнату под храмом.
— Ну? — вопросительно произнес он.
Перед ним стояла женщина Равнин. Казалось, что она — одна из тех, о ком рассказывал Рэм, однако сейчас она была одета иначе. Ее украшения были просты, и лишь фиолетовый драгоценный камень над ее бровями что-то означал.
— Вы прибыли вовремя, лорд принц, — произнесла она.
— К завтрашнему рассвету, согласно вашим указаниям. А если бы я опоздал?
— Не думаю, что это могло случиться.
Сидеть было не на чем. Кесар прислонился к стене, с его плаща стекал снег, таявший на плечах. Этот снег осыпался на принца с деревьев, когда он шел по острову, хотя воздух был совершенно спокоен, как и море.
— Я хотел бы знать ваше имя, — сказал он, чтобы хоть как-то поддержать беседу.
— Эраз, мой лорд.
— О, имя кормилицы героя Ральднора.
— Я родилась в Хамосе.
— Еще и деревня, в которой вырос герой. Я имел в виду — не в большом городе...
— Для вас приготовлена комната на территории послушников.
Внезапно Кесар сам вспомнил ее. Это была та самая сука, которая той ночью проводила его к сестре, как самая настоящая хозяйка публичного дома. «Сколько вы хотите за это? Или просто нужно принести что-нибудь в дар храму?» — «Единственный дар, который требуется, будет принесен». Он должен был вспомнить раньше, но его глаза были ослеплены восьмидневным созерцанием снежных равнин, болели от этого и от недостатка сна, а все тело ныло от усталости.
— Прежде всего, — произнес Кесар, — я хотел бы видеть мою сестру, принцессу Вал-Нардию, — он запнулся и без всякого выражения спросил: — Почему вы сказали Сузамуну, что она умерла? Чтобы защитить ее?
— Она умерла, мой лорд.
— О нет. Мертвые женщины не вынашивают детей.
— Прошу прощения за то, что продлеваю ваше горе, лорд принц...
— Не беспокойтесь о моем горе. Беспокойтесь лучше о том, решу я или нет сделать факел из вашего проклятого храма.
