Как Регер не спросил «О чем ты?», так и Чакор не уточнил: «Значит, Равнинную ведьму звали Аз’тира?»
— Она была точна в подобных вещах?
— О да.
Они были любовниками. А ему не досталось такой причастности.
— Я собираюсь на север, — сказал Чакор. — По слухам, в Зарависсе бывают неплохие состязания. Или в Дорфар. А то я уже стал пахнуть по-оммосски. Жаль, что останусь должен нашему дорогому судовладельцу.
— Не могу даже представить, как Эрн подсчитывает, кто и сколько ему должен.
По отражению луны на воде проскользнула рыба, более крупная, чем прежние. Постоянное разрушение света… Он разрушился, он не мог не разрушиться.
— Обязательно приду посмотреть, как твою статую Ральднора привезут в Зарависс под звуки труб и на повозке, украшенной золотом, — проговорил Чакор.
* * *
Часом позже, идя по Янтарной улице, Чакор услышал по-волчьи осторожные шаги, пытающиеся слиться с его собственными. В Мойе не ждешь нападения разбойников, но это не значит, что в городе их нет совсем. Выхватив кинжал, Чакор развернулся и встретился взглядом с нареченным Аннах.
— Ты держишься, как воин, — сказал последний. — Еще не тянет ко сну? Послушай, прости за откровенность, но не хочется ли тебе девицу? Тут недалеко есть один неплохой дом, рекомендую. Они хорошо меня знали до того, как я сложил себя к ногам Аннах. Девушки в основном из Зарависса, хорошенькие. А насчет денег не беспокойся, я заплачу.
— Это еще почему? — воинственно спросил Чакор.
— А почему бы и нет? — пожал плечами жених Аннах. — Просто сегодня я счастлив.
Его звали Джериш. Он был капитаном сотни в гарнизоне Мойи и говорил на языке Висов с акцентом, полученным от отца-ваткрианца, язык же второго континента был для него родным — дома говорили на нем. Но у Чакора имелось подозрение, что по-ваткриански отец Джериша говорил, наоборот, с висским акцентом.
— Знаешь, что неправильно у вас в Мойе? — спросил Чакор.
— Нет, а что же?
— Вы слишком много даете просто так.
Они не спеша пошли на северо-запад, к улочкам за гоночной трассой. В разноцветной Мойе, освещенной по ночам уличными лампами, никогда не бывало темно. Подойдя к синталевым деревьям, которые росли в каждом парке и саду города, они почувствовали теплый аромат, плывущий над улицами.
— Через два дня мой отряд выйдет в крепость. Можешь поехать с нами, если угодно. Мы убережем тебя от разбойников на границе.
— А если мне захочется, ты поможешь мне попасть в армию, которой всегда нужны здоровые способные мужчины любой расы и веры.
— Это правда. Не выдам тайны, если скажу, что обычно на нас нападают с моря. И мы хотим показать Новому Элисаару, что сделать это не так-то просто.
— Какая удача для вас. Теперь вы можете забыть об Саардсинмее.
Они разошлись у скотного рынка, мерзкий запах от которого чуть не довел Чакора до обморока. Когда он шел обратно мимо гоночной трассы, то зло сорвал с ворот расписание скачек на завтра.
Даже Анак давала просто так.
В следующий полдень, еле встав с кровати после бессонной ночи, он поставил остатки своих денег на шансарского всадника в черном и выиграл двадцать серебряных парингов по курсу Мойхи.
Потом, подойдя к храму Коррах, Чакор увидел, как на его крыльцо восходит Элисси, и окаменел, решив, что сошел с ума. Ее молоденькая девушка-служанка, стоя у колонны, качала обезьянку на руках, как ребенка. Чакор отошел ко входу в храм, расположенный напротив, и в неистовом бешенстве стал ждать.
Примерно через треть часа Элисси вышла из храма. Бриллиант сверкнул на ее медовой щеке — и тут же потускнел, когда Чакор заступил ей путь.
— Что ты делаешь здесь? — спросил он. Девушка смотрела на корла и молчала, и он добавил: — Или ты ходишь сюда постоянно, чтобы плюнуть на алтарь из ханжества?
— Нет.
— Тогда зачем?
— А ты как думаешь? — стыдливое выражение на лице Элисси сменилось раздражением. — Сюда ходят, чтобы совершать подношения.
— Что? Верующая в Анак-Змею пришла в грязное капище неверующих, чтобы сделать подношение? — Чакор намеренно забыл про Эрна и его бога огня. Он видел, как она изо всех сил пытается быть спокойной, словно взрослый, поучающий неразумного капризного ребенка, и поэтому сказал еще громче: — Это женщина-змея от зависти надоумила тебя?
Люди оборачивались на них с доброй усмешкой, не улавливая сути, возможно, считая это обычной ссорой влюбленных. Элисси в замешательстве покраснела, но подняла голову и посмотрела прямо ему в глаза.
— Анакир не знает зависти. Анакир есть все, — твердо сказала она. — Анакир — имя, которым мы называем самую суть жизни, существование тела и души, земли и вечности. А вы дали этой сути имя Коррах. И потому я пришла к твоей Коррах и поднесла ей жертву, ибо Анакир не нуждается в жертвах, а кроме того, она не твоя .
Чакор мог только смотреть на нее. Она тоже не отводила пылающих агатовых глаз.
— Зачем? — наконец спросил он еще раз.
— Затем, что она сочувствует тебе, если можно так выразиться. Я обратилась к ней, словно выбирала для человека язык, который ему понятен, и просила, чтобы она подарила мир твоей душе.
Он поблагодарил, упустив основной смысл ее слов.
— Но для тебя и твоих людей Коррах не существует.
— Существует все. Посмотри на камешек, который лежит вон там. Ты можешь назвать его «умх», а я — «омм». Но от этого он не перестанет быть камешком и не сдвинется с места. Не так ли?
Неожиданно Чакора захлестнуло волной успокоения. Девушки из Мойхи хорошо владеют искусством спора. И как прекрасна эта, тронутая солнцем почти до искайского оттенка кожи, с огнем в глазах и с волосами, словно раскаленный белый свет, каких нет ни у кого…
— Пощады, — произнес Чакор, употребив термин из элисаарских правил поединков. — Опусти меч, госпожа, ты победила. Приношу свои извинения. Твой отец тоже приносит жертвы Зароку, не так ли?
Она рассмеялась, а он вдруг вспомнил, зачем она приносила эту жертву.
Вскоре они оказались в городском саду под желтыми кустами. Обезьянья принцесса забралась на дерево, а служанка убежала купить ягодного сока.
Они говорили об обычных вещах, не только о религии, и Чакор больше не спрашивал ее о подношении. Из призрака Элисси стала для него реальным существом. Внезапно до юноши дошло, что она любит его — но не так безудержно и требовательно, как другие молодые женщины, встреченные им в скитаниях.
Чакор обнаружил, что ему трудно удержаться от хвастовства, ибо хочется стать в ее глазах значительным и красивым. Но он должен был проявлять осторожность. Это рискованно. Она не придорожный цветок, а дочь человека, который оказал Чакору много любезностей и был очень добр к нему.
