– Невыносимо, – проговорила она. – Совершенно очевидно, молодые ведьмы не соблюдают приличий, и творят, что вздумается. Возможно, мы слишком много возлагаем на нарожденных, которые появляются так не регулярно. А потом творят такое, что приходится месяцами исправлять. А эта самая наглая и бестолковая из всех, что видела.
Внутри закипело, горячая обида растеклась по грудной клетке, а когда достигла лица, щеки загорелись. Я попыталась загнать ее обратно, умножая дроби в уме, но она все ползла и ползла. Когда в глазах защипало, и горячая струйка скатилась до подбородка, я быстро смахнула и произнесла тихо:
– Не смейте.
– Что прости? – спросила старшая, приподняв бровь.
Остальные тоже застыли и наклонились вперед, внимательно следя за каждым моим движением.
– Не смейте, – повторила я, чувствуя, как праведный гнев прорывается наружу. – Не смейте меня унижать. Вы бросили меня в мир, который считала сказкой. Одну! Меня соблазнял демон, лил мед в уши ангел! Я побывала в Преддвериях Ада и Рая, даже в Лимбе! И выбралась. Сама, без чьей-либо помощи. И даже спасла одного призрака. А вас всех не было рядом. Я прошла через все сама, без охранителей и старших ведьм. И вы не имеете права меня унижать. Понятно? Не смейте!
Я замолчала, вытаращившись на ведьм. Грудь ходит ходуном, сердце тарабанит так, что вот-вот выпрыгнет наружу, а в висках шумят водопады. Но дышаться стало легче, несмотря на то, что секунду назад накричала на главную ведьму Круга.
Та смотрела на меня бесстрастно, словно я жук или муравей. Взгляд такой же ледяной и пронзительный, словно сканирует меня рентгеном.
– Понятно, – холодно произнесла Леонора и обратилась к рыжей. – Узнай, где Асмодей и Кафриэль. Скажи, что нарожденная в Долине. Их услуги больше не требуются.
Рыжая ведьма кивнула и скрылась в темноте дома, а старшая снова перевела на меня взгляд и продолжила вглядываться. Возникло ощущение, что копается в самых недрах души, выворачивает наизнанку все секреты и страхи. Лезет в такие сокровенные вещи, о которых сама не решаюсь думать.
Затем глянула мне куда-то за спину. Седые брови сдвинулись, между ними пролегла глубокая морщина. Лицо приобрело грозный и, в то же время, завораживающий вид. А я подумала, что если быть ведьмой, то такой, как она.
– Что-то не так, – произнесла она с нажимом. – Это не твоя тень.
В ту же секунду раздался грохот, за ним последовала ослепляющая вспышка. Глаза больно резануло, я зажмурилась. Меня швырнуло на стену дома, голова ударилась обо что-то острое.
Прикрыв затылок руками, я попыталась укрыться от возможных осколков. Сквозь грохот и шипение послышались крики и лязг, затем запахло гарью.
Спустя секунду открыла глаза и посмотрела на пальцы. На них осталось красное пятно, что значит, шляпа не спасла от удара. Но когда подняла взгляд, про рану забыла.
Долина в дыму, ведьминские дома вспыхивают, как сухая солома в жаркий день, из них выбегают ведьмы, кто-то вылетает из дымоходов на метлах. Некоторые, охваченные пламенем, несутся к реке и с шипением ныряют в темные воды. По долине носятся какие-то мужики с факелами и дырявыми приборами. У реки столпотворение, эти мужики бросают сетки и вылавливают обожженных ведьм, чтобы тут же топить.
Меня охватил ужас и бросило в пот, как в первую брачную ночь, во рту пересохло.
– Что это… – только и смогла выдавить я.
В этом момент дом толстой ведьмы охватило пламенем. Из дверей вылетела рыжая на метле с горящим подолом и кинулась в сторону реки.
– Стой! – закричала я, но она уже не слышала.
Сама толстуха металась из стороны в сторону и что-то судорожно бормотала. От этого бормотания огонь в ее избе постепенно угасал, но остальные дома только сильней разгорались.
Лишь Леонора все так же неподвижно стоит на траве, сжимая черенок метлы. Глаза не мигают, она смотрит на меня бешеным взглядом, все сильнее сдвигая брови. Кажется, происходящее ее вообще не трогает. Даже дым облетает стороной черную, сухую фигуру в шляпе.
Она шагнула вперед и произнесла, голосом, от которого Ад может замерзнуть:
– Ты привела инквизиторов в Долину Ведьм!
– Это не я! – попыталась я оправдаться.
Лицо Леоноры потемнело, ноздри раздулись.
– За тобой пришла чужая тень! – вырвался из ее глотки нечеловеческий голос. – Ты привела целое полчище!
В голосе старшей ведьмы прозвучало столько боли и разочарования, что внутри все оборвалось.
– Я не знала… – прошептала я и вдруг поняла, что все это время имели ввиду мертвецы, когда говорили о моей тени.
Меня затрясло. Я оглянулась и застонала. По долине носятся толпы инквизиторов. Их так много, что похожи на орды муравьев, которые опустошают гнезда, оставляя после себя только обглоданные кости и пустые ветки.
Воздух сотрясается от криков и воплей, слышен треск огня и грохот ломающихся домов.
Я схватилась за голову и прокричала:
– Почему они не защищаются!
Леонора проговорила помертвевшим голосом:
– Они не успевают. Сила ведьмы в мудрости, а не в спецэффектах.
– Неужели эти мудрые женщины не могут спастись от нашествия этой саранчи, – спросила я в отчаянии.
– Не все… – прошептала она не моргая. – Не все.
Жгучее чувство вины вспыхнуло в районе груди, захотелось плакать и одновременно раствориться, чтобы не видеть, не слышать, как кричат ведьмы. Меня охватило оцепенение, словно воздух вокруг застыл, и я превращаюсь в ледышку.
– Как… – проговорила я обреченно. – Как они сюда попали… Асмодей говорил верить чутью. Но я ничего не чую!
Едва закончила фразу, воздух рядом с домом задрожал, пошел крупными волнами, через секунду у стены возникла фигура в футболке со смайликом-чертенком.
– Варвара! Кривые мои рога! – заорал демон, уворачиваясь от горящих обломков крыши. – Наконец-то услышал! Уж дума, оглох. Где ты была? О, знакомое платье.
– Наконец-то! – вырвалось у меня.
Я тут же запнулась, поняв, как дико выглядит моя радость посреди кровавой бани. Но нервная струна в груди все равно расслабилась, потому, что Асмодею удавалось решать самые сложные задачи.
Старшая ведьма ревниво зыркнула на демона и хотела что-то сказать, но ее взгляд снова переместился мне за спину. Лицо вытянулось, губы приподнялись в оскале. Она перехватила метлу, как дубину, и шире расставила ноги.
Сзади повеяло холодом. Не могильным. Могильный отдает землей и дождевыми червями. И не речным. Речной влажный, и оставляет липкую пленку на коже. Нет, этот холод сухой и колючий, какой возникает в душе от предательства, замораживает внутренности и способность чувствовать. Холод измены, холод одиночества.
– Здравствуй, Варвара, – раздался голос за спиной.
