– Нет. Ты просто напугал меня, вот и все!
– Согласен, – отвечает Андрей и, сделав короткую паузу, оглядывается, задумчиво осматривая пустой коридор, – здесь немного жутко. Неплохо было бы еще добавить освещение.
Я вопросительно подняла бровь – прекрасный полемический прием, позволяющий достаточно внятно потребовать уточнений и одновременно промолчать.
– Зашел за тобой в архитектурный, но мне сказали, что ты уже ушла. Охрана в вестибюле утверждает, что из здания ты не выходила, поэтому решил поискать по камерам. Чтобы не терять времени в ожидании лифта, я спустился сюда по служебной лестнице и сразу увидел тебя.
– Шпионишь за сотрудниками? – отмечаю с ехидством. – Когда-то, за подобный поступок я лишилась рабочего места.
– Это произошло по нескольким причинам.
– Если тебя так волнуют подробности моего местонахождения, я могу воспроизвести их с математической точностью.
– Я не требую объяснений. Но извиняться не стану: согласись, у меня есть все основания не верить тебе.
– И все-таки. Зачем я тебе вдруг понадобилась?
Характерный звонок подошедшего лифта прервал нашу, на первый взгляд, бессмысленную беседу, и мы словно по команде обернулись на шум распахнутых дверей, но так и остались стоять на месте. Оба готовы к тому, что любое движение – внутрь кабины или в сторону, жест, взгляд – может спровоцировать новый поток взаимных обвинений.
Смотрим друг другу в глаза через призму своего отношения, словно два самых злобных врага ненавидим друг друга, как два самых безнадежных человека, как двое потерянных в одной пустыне, пытаясь перехитрить друг друга, чтобы выжить.
Вдох … Выдох. И я первая тянусь к кнопке «удержания», но моя рука с легкостью им перехвачена.
– Поговорим?
– Здесь не место! – ответила я, шагнув открытые настежь двери, но тут же возвращена назад – без вариантов.
– Обстановка располагает.
– Обстановка? – вскидываю брови вверх. – В самом деле?!
– Ты не ослышалась, – Андрей решает стоять на своём и отпускает лифт который теперь медленно, но неотвратимо ползет вниз.
Я пытаюсь разгадать тон произнесенных им слов, но это нелегко и мне остается только теряться в догадках:
Что он представляет собою?
Что хочет показать?
Но более всего меня сейчас интересует, что ему хочется от меня скрыть?
– Ты словно ненавидишь меня!
– Твои предположения просто нелепы, – несколько поспешно отвечает он, но тотчас возвращается к прежнему тону. – Каковы твои планы?
Что? Он издевается?
– При всем моем уважении, мои планы – не твое дело.
– Согласен. Не мое. Поэтому они меня и интересует. Мои дела всегда нагоняют на меня тоску. Я предпочитаю чужие.
– Я заметила.
– Заданный тебе вопрос, – как будто не слыша сарказма в моем голосе, продолжает он, – напрямую затрагивает интересы компании. На кону стоит сделка с «Balfour Beatty». И это слияние возможно только благодаря браку нашего миллиардера с Наташей. Как в той сказке, Лео Куинн отдает любимую дочь замуж, да полцарства в приданое. Поэтому, я хотел бы предотвратить последствия твоих необдуманных поступков. Неустойка по договору составит два с половиной миллиона.
От сочетания слов " два с половиной миллиона" меня бросает в жар и хочется откашляться, дабы не потерять дар речи, ведь я понимаю, что эта сумма не в рублях, а, очевидно, в долларах.
Теперь все встает на свои места, но от этого не становится легче.
Закрываю глаза и на миг представляю, что было бы, расскажи я Диме о ребенке. Сложно объяснить необъяснимое, но в мечтах замаячила семья: я сижу на диване, укрывшись теплым пледом до самого подбородка, и наблюдаю за тем, как Дима, услышав плач, подходит к детской кроватке и, наклонившись, поочередно целует крохотные, протянутые к нему пальчики; сердце моё сжимается от трепета. Я словно со стороны имею возможность подглядывать за своей мечтой, которой грелась весь прошедший год.
– Ты возобновила с ним связь?
Умеет человек вернуть с небес на землю. Мы оба понимаем, о ком идет речь, поэтому отвечаю без промедлений:
– Нет.
Андрей хмурит брови, задумывается на миг, словно вслушивается в мой ответ глубже. Он кажется мне слишком пристрастным. Меня не покидает стойкое ощущение, что все это задевает его глубже, чем может показаться на первый взгляд.
– Ты хочешь узнать, расскажу ли я ему о ребенке?
– Надеюсь, он не от нашего миллиардера? – в его встречном вопросе сквозит неприятное уточнение.
Отмалчиваюсь в ответ. Объясняться с ним в мои планы не входит. Тем более, когда я уже сделала для себя определенные выводы, и знаю, что делать дальше.
Раздаётся звук открывающейся двери, и мы оба слышим, как как кто-то выходит в коридор, резко оборачиваемся, словно нас застукали на месте преступления. Появление Горелова, идущего к нам размашистым шагом, становится моим спасением. Он сразу замечает нас, тем не менее, сосредоточенно проходится взглядом по всему пролёту, и, только потом, по нам. Как мне кажется, удивляется, но быстро возвращается в свое обычное безэмоционально-бесстрастное состояние.
Мужчины пожимают друг другу руки.
– Кира, а вы как здесь?
Почему-то он делает вид, что мы с ним не виделись менее получаса назад. Издевается. Он прекрасно понимает, что я здесь делаю. Вряд ли, этаж службы безопасности можно назвать проходным двором.
– Вверх? Вниз?
Не дождавшись ответа он нажимает обе кнопки вызова лифта. Жду, пока мужчины сделают первый шаг внутрь кабины и, только после этого, следую за ними сама.
Всю оставшуюся дорогу до первого этажа мы трое едем в абсолютной тишине. В той самой, которая режет слух и, пробираясь сквозь кожу, скребёт все изнутри.
Глава 16
Всю ночь мне не удается сомкнуть глаз. Все ворочаюсь с боку на бок тревожно, терзаемая лютым беспокойством, словно новый день, именно этот, должен стать апогеем моих страхов.
Слезы… их давно не было. Я смотрела на свою жизнь сухими глазами.
Я не понимаю, что испытываю всю последнюю неделю, во мне, как черви, копошатся разные эмоции и просто сводят с ума. Я не знаю за что зацепиться и о чем подумать: о Диме и моих чувствах к нему, о Митеньке, которого я своим молчанием обрекаю на жизнь без отца, о работе, или о шпионе, которого я так и не смогла вычислить, о странном поведении Горелова или Андрее, который кажется мне искренним фанатиком своей работы, но от присутствия которого меня, все равно, знобит. Все смешалось воедино в одном водовороте: мысли и чувства, превратившись в вязкое болото, способное меня поглотить.
