Нет, нет и еще раз нет. Он ни за что не поверит, что жена отказывается с ним разговаривать. Разве что…
И это почти невозможно. Никто из его семьи не посмеет посвятить Арину в тайну рождения Жени. Они договорились, и Макар пригрозил серьезными последствиями, если кто-то посмеет потревожить девушку даже намеками.
Что же произошло?
К Джулии Рудольфовне Макар заезжать не стал. После того, как она солгала отцу о правнуке, называть женщину бабушкой даже в мыслях не мог. С ней он пообщается позже. Сейчас важнее попасть в дом к Горенко. Если его туда впустят.
Он добрался к знакомому зданию к вечеру. Некоторое время сидел в салоне автомобиля. Смотрел на старую скамью и еще более древний сад с яркими пятнами еще неубранных на зиму яблок. Приблизительно в это время много лет назад совсем еще юная Ариша узнала, что беременна. Вместо того, чтобы писать натюрморты, вышла замуж и, возможно, страдала от токсикоза, в одиночестве, в то время, как он, Макар, лелеял свою обиду.
Он вышел из салона и решительно стукнул дверцей. Не время скулить и искать виноватых.
Дверь оказалась незапертой. В доме стояла тревожащая тишина.
Макар вошел в кухоньку. Осмотрелся. Пусто. И не изменилось ничего. Даже на столе — все та же вышитая скатерть.
Он обернулся — и увидел мальчика. Внутри, словно, все встрепенулось, а голове перемешалось. Мужчина боялся шевельнуться. Казалось, одно неловкое движение — и ребенок исчезнет.
Барабаш вспомнил свои фотографии в детстве. Именно свои, не Антона. И пусть природа не на стороне Макара, перед ним — именно его сын. Он так чувствовал.
Присел на корточки, взял за хрупкие плечики:
— А вот и… я.
Губы на маленьком личике дрогнули, но малыш вздернул подбородок, совсем, как Арина, и прошептал:
— Папа?
Макар прижал к себе детское тельце и не только потому, что не мог иначе. Пришлось скрыть внезапно повлажневшие глаза.
Кашлянув, подтвердил:
— Я, сынок, — помолчал. — Извини, что так долго добирался.
— Ничего, — голосок прозвучал бодро, но ручонки еще крепче обвили мужскую шею. — Мама говорила, что ты обязательно приедешь.
Тайком стерев предательскую слезу, Макар поинтересовался:
— А как ты меня узнал?
Женя тотчас отодвинулся, но ухватил за ладонь обеими руками.
— Пойдем, я покажу. — Мальчик привел его в скромно обставленную комнату: кровать, канцелярский стол и двустворчатый шкаф. Достав что-то из-под подушки, Женя сунул это под нос Макару. — Мама нарисовала.
Он едва замечал, как подрагивают его пальцы, когда рассматривал собственный портрет, выполненный карандашом. На него смотрел совсем еще юный Макар Барабаш. Неужели уже тогда его взгляд выражал столько скептицизма?
Но не это главное. Рисунок заботливо вставили в рамочку, под стекло, и берегли все эти годы, как огромную ценность. У Арины не было его фотографий, но она сумела сохранить для сына единственно доступное для нее изображение отца.
Макар вдруг вспомнил, как лучатся зеленые глаза, стоит Арише увлечься работой, как она хмурит тонкие брови, когда не все получается, как улыбается в случае успеха — едва-едва, но в этот миг именно он чувствует себя сверхчеловеком, потому что нравится ей.
Как же он ее любит!
Глупо, что не признался вчера, когда имел такую возможность.
Где же она — его любимая, сама дорогая в мире женщина?
Прижав к себе сына, Макар уселся вместе с ним на скрипучую кровать. Спросил с паузами, так как воздуха не хватало:
— Мама не приезжала?
— Задержалась наша Ариша.
Макар поднял голову и уперся взглядом в серьезное лицо Николая Васильевича.
— Она еще утром в Любашевку собиралась.
— Знаю.
Скупые ответы тревожили все больше.
— Я звонил. Беспокоился. Она… Все в порядке?
— Утром будет. Сказала, когда приедет, все объяснит.
Макар ничего не понимал, кроме того, что Николай Васильевич не собирается делиться с ним секретами — даже если что-то знает. Что же, винить его в этом он не мог. А вот попросить…
— Я могу здесь переночевать?
Мгновения, пока дедушка Арины думал, показались Макару часами. Однако он терпеливо ждал вердикта, совершенно позабыв, что теперь у него есть самый искренний в мире адвокат.
— Конечно! Это же наш общий дом. Правда, дед?
Женя обхватил его руками, словно боялся потерять. Николай Васильевич лишь головой покачал.
— В гостиной постелю.
— Там хорошо, — одобрительно закивал Женя. — Телевизор есть.
— Чуть не забыл, — спохватился Макар. — Я же подарки привез.
Подкрепившийся Женя увлекся компьютерной игрой, но мужчины задержались за столом. Некоторое время молчали, но Макар знал, что Николай Васильевич не привык ходить вокруг да около, поэтому ждал подробных расспросов. Однако, мужчина его удивил, задав лишь два:
— Это ты навсегда или временно?
— Навсегда.
— А Аришу мою любишь?
— Больше жизни.
Старик кивнул и поднялся.
— Тогда я — спать. Старею.
— Наговариваете на себя.
— Не, я не тороплюсь. Мне еще за всеми вами надо чуток приглядеть.
— Я — не против. — Макар тоже поднялся. — Прогуляюсь немного перед сном. А на утро у нас с Женей планы. Будильник у вас… нас есть?
Николай Васильевич почесал пятерней затылок.
— Есть. В Женькиной комнате. А ты — парень не промах. «У нас». Мне нравится.
Макар же отправился к женщине, которая дала жизнь его отцу.
Эпилог
Плотнее закутавшись в ветровку Николая Васильевича, Макар застегнул верхнюю пуговицу на курточке Жени. Еще не хватало, чтобы тот простудился от холода и тумана, нависшего над рекой. Сын во что бы то ни стало хотел научить отца удить рыбу, и Макар с интересом прислушивался к тихому мальчишескому щебету.
А ведь спать хотелось ужасно. Приходилось то и дело скрывать за ладонью зевки, чтобы Женя не подумал, что Макару неинтересно. Не выспался он не только потому, что встал в пять утра. Все дело в том, что лег он только в два часа ночи.
Макар отправился в Джулии Рудольфовне, чтобы поинтересоваться, почему она сделала то, что сделала, но оказался свидетелем спектакля, равного которому не видел ни разу в жизни. Это был настоящий кошмар.
Удивление от того, что внук явился без предупреждения, быстро сменилось яростью, что тот остановился не в бабушкином доме. Кем его только не называли: несмышленышем, обманутым ослом, неблагодарным дурачиной, подкаблучником — и это самые приличные из выражений.
