Однако после нашумевшего выигрыша в пригороде на дороге у рощи была обнаружена пустая карета и убитый возничий…»
Хэварт прервался на несколько секунд, думая о прочитанном. Тот, кто написал статью, явно недоброжелатель Груно или смертник, иначе бы не подвергал репутацию его милости сомнению. Теперь господина Груно могут обвинить в покушении. Но самое главное — это значит, те наёмники, что напали на Хэварта и обокрали до нитки, всё же не его люди.
«…По слухам, эта карета принадлежала тому неизвестному господину, которого не нашли, но несложно предположить, что это один из хозяев огромного имения Ристола, родового поместья семьи Ламмертов, которое находится в тех злополучных местах. Сами милорды после приезда из столицы ведут замкнутый образ жизни, слухи о них в Вальшторе ходят самые разные…»
Хэварт прервался. Пальцы стали напряжёнными, как и плечи, и шея. Проклятье. Не хватало ещё, чтобы его имя сейчас фигурировало в прессе. Очень некстати. Теперь будут копать. Скверно, если разнюхают о похищении Витлара. Очень скверно.
Борт встрепенулся и хрипло каркнул. Хэварт глянул на него, мысли кружились в голове вихрем. За последние четыре дня он, кажется, успел наломать дров столько, что теперь расхлёбывать не один месяц. Ещё неизвестно во что это выльется. И что самое гнусное, если всему Вальштору станет известно, чем он занимался все эти пять лет пребывания в Гофрите… Хэварт сам себе не позавидовал.
Он всё же дочитал статью, больше ничего важного в ней не выискав. Оставалось только надеяться, что на этом всё заглохнет. Но это, конечно, вряд ли.
Хэварт сложил газету и отшвырнул её на край стола.
В дверь постучали.
— Милорд, ваши лекарства, — Аскил прошёл в кабинет.
— Мне уже нет в них необходимости.
— И всё же, милорд, господин Ульман велел принимать ещё четыре дня, — упрямо поставил поднос на стол. — Что-то случилось, милорд? — мужчина задержался, сразу заподозрив неладное.
— Ничего существенного, — отмахнулся Хэварт, задумчиво потерев подбородок, — давай уж свои лекарства, — поморщился, взяв маленький серебряный бокал с необходимой порцией снадобья и стакан воды. Но прежде чем выпить эту отраву, напомнил: — Завтра найми нового возничего, чтобы к утру был здесь, приготовь карету, — увидев вопрошающий взгляд управляющего добавил: — Нужно будет съездить в лавку кое-что прикупить. А ещё, — Хэварт чуть не забыл, — найми хорошую портниху для госпожи… Фабианы.
— Слушаюсь, милорд, — кивнул Аскил. — Сделаю как прикажете.
— А ещё, — Хэварт склонился, положив локти на стол, сцепив их в замок, глянув на управляющего, — нужно нам всё же найти служанку, Аскил. Но только надёжную, понимаешь, о чём я?
— Разумеется, милорд. Сделаю всё возможное.
Хэварт кивнул. Аскил ушёл, и Хэварт тоже не стал задерживаться, поднялся в свои покои, скинул одежду, принял ванну, сменил повязку — кожа на затылке вокруг раны всё ещё болела, но уже затягивалась, головные боли мучили всё реже, а возможно, он просто её уже не замечал за этой круговертью. Вышел в покои, прошёл к окну — ноги сами потянули его туда.
Ламмерт, откидывая полотенце на плечо, коснулся гладкого дерева рояля. Огромный, на нём играло не одно поколение, отец музицировал порой, когда на него находило. Хэварт усмехнувшись поднял крышку и коснулся клавиш пальцами. Он давно не играл на нём — лет шесть-семь назад последний раз. Как-то не хотелось, но пальцы всё равно помнили...
Хэварт перевёл внимание на свои руки, вспомнил вопрос Фабианы. Он мог стать кем угодно, а стал преступником.
Резко захлопнул крышку и, отвернувшись, прошёл к постели, срывая полотенце с плеча, откидывая на стул. Лёг на кровать, закинув руку назад, уставился в потолок. Внезапная мысль разлилась по телу теплом. Интересно, как отреагировала бы Фабиана, если бы узнала его другую сторону? Леди из высшего общества, которой претит всё противозаконное, воспитанная, манерная, сдержанная. Наверное, выразила бы всё своё презрение к нему.
Игнэс по локти в грязи, как и он, с ней было всегда просто и удобно. Эта мысль внезапно открыла глаза. С ней ему было всегда удобно: в постели, в общении, в окружении. Варились в одной каше. Фабиана другая. Ранимая и в то же время сильная, трусливая и внезапно в ней появляется отчаянная отвага — она, эта невинная монашка, нашла смелость убежать из дома и действовать самостоятельно. Быть скромной и порочно-откровенной, бесстыдной, и делать это искренне, не тая, не притворяясь. Он даже не ожидал, что она снимет этот чулок, скорее, готовился к тому, что целомудренная миледи оскорбится и влепит ему пощёчину, скажет, какой он мерзавец, раз посмел после обещаний манипулировать ею, и с гордостью уйдёт. А она сняла, доверилась и ушла, когда он ей сказал уйти, похромав к двери.
Хэварт посмотрел в сторону сквозь тёмные пряди волос, что упали на глаза, отгоняя прочь короткие, как всполохи огня, мысли о том, насколько сладкими были её губы. Всё это, кажется, пагубно на нём сказывалось, отдаваясь тяжестью в мышцах. Придётся признаться себе в том, что она волновала, заставляла приглядываться и ожидать, как отреагирует её светилось на то или иное слово.
Непредсказуемая, сумасбродная и избалованная — вот как он хотел её назвать. Но передумал. И та мысль, что эта пташка теперь далеко от него не улетит, подозрительно грела.
Хэварт не знал, в какой миг уснул. Мысли о Витларе утопили в тягучей смоле безысходности и бессилия что-либо предпринять, накатывающая муть, что с ним что-то случится, выворачивала наизнанку и жутко выматывала. Они ничего с ним не сделают, пока он не выполнит, то что скажут... Кажется, он так и уснул в тревоге.
А когда проснулся, солнце уже светило в окно, играло ослепительными бликами на рояле. Не успел Хэварт сбросить остатки сна, как в дверь постучали.
— Милорд, карета подана, — пробасил Аскил.
— Сейчас спущусь, — откинув одеяло, Ламмерт поднялся и почти вслепую нащупал приготовленную с вечера рубашку и штаны. Собрался быстро, надел жилетку, повязал шейный платок. Повязку с головы пришлось снять, на случай, если его вдруг кто-то узнает, не хватало ему подозрений со стороны. Завтракать он, конечно, не стал, чтобы успеть сделать всё запланированное и вернуться к обеду — сейчас лучше ему вообще не показываться на улицах столицы, но не выходит.
