– Всё-то тебе расскажи, – он взял её за волосы, оттянул голову назад. – Не торопи события, Александра Сергеевна.
– Просто иногда ты меня пугаешь, – она прикрыла глаза, сердце и без того готово было выскочить, а тут такие заявления. Но, чёрт побери, как же приятны его прикосновения.
– Не надо меня бояться, Саша, – он прижался к ней бедрами. – Я не страшный, а ещё могу быть очень полезным.
– В чём? В отпугивании проштрафившихся мужей?
– Да хотя бы… Думаешь, этот урод захочет просто так отпустить тебя? Он, скорее, второй раз пройдётся по тебе утюжком.
– Спасибо, – его слова вмиг её отрезвили. – Пусти, – Саша дёрнулась, но Назар не отпустил.
– Я не имею цели тебя задеть или обидеть. Я хочу, чтобы ты разозлилась и не думала о прощении, чтобы поняла, из твари обратно человека не получится.
– Я это прекрасно понимаю, – она развернулась к нему. – Ожог мне об этом не перестает напоминать. Сукин сын видел, как мне больно, но вместо помощи развернулся и ушёл.
– И хорошо, что ушёл, дал тебе возможность сбежать.
– Только я не успела пожить свободной жизнью, – Саша всмотрелась в его синие глаза. – Практически сразу угодила в лапы к одному страшному чудовищу, возможно, даже более страшному, чем мой муж.
– Будь верной этому чудовищу – он едва прикоснулся к её губам своими. – И оно никогда не причинит тебе боли.
– Какие красивые слова, Назар Андреевич, прямо хочется поверить. А вы сами умеете быть верным? – Саша принялась водить пальцами по его плечам. – Или я нет-нет да буду натыкаться на женщин в вашей безразмерной кровати?
– Ты хоть одну женщину тут видела с момента прибытия? Ну, кроме горничных. Они не в счёт.
– Нет, но ты так ласково отзываешься о женщинах из агентств, что невольно закрадываются неприятные мысли.
– Они нужны были для того, чтобы организм не страдал от переизбытка тестостерона. Можно сказать, в лечебных целях. Не более. А сейчас давай всё-таки примем душ.
Еще через час Саша с Назаром уже ехали в направлении завода. Всю дорогу Кольский держал свою трусливую бестию за руку. Как выяснилось, ему этого очень не хватало – взаимности, когда можно кожей ощутить человека, от которого сердце, точно давно остывшее горнило, разгорается вновь и согревает душу. Возможно, он допускает большую ошибку, возможно, его ждёт повторение печального опыта, но вдруг нет? Вдруг на этот раз получится? Саша ведь другая, как ни крути, в ней нет современного цинизма, расчётливости, жестокости. Дурость есть, наивности хоть отбавляй, пугливая она, только это не пороки, это всего-навсего особенности характера, с которыми вполне можно ужиться.
– Кстати, – он переложил её руку к себе на колено. – Мы приглашены на одно весьма занятное мероприятие.
– Какое?
– Светское. Возможно, это будет аукцион или что-то вроде того. Там соберется весь золотовалютный фонд Москвы. И один хорошо мне известный человек будет выуживать из богатеньких буратино деньги на благотворительность.
– Выходит, из тебя тоже? – улыбнулась она.
– Выходит. Но я не против, когда речь идёт о пожертвованиях. Нуждающихся в нашей стране много.
– Ты ещё и щедрый, не знала.
– Я, моя дорогая, личность многогранная.
– С каждой новой гранью всё интереснее. Только я вряд ли пойду с тобой.
– Чего-чего? – уставился он на неё резко потемневшим взглядом. – Я, видимо, не расслышал тебя.
– Не моё это, Назар. Элитные вечеринки, светские рауты, я среди настолько богатых людей буду чувствовать себя белой вороной.
– Хочешь, открою тайну? На эти вечера с богатыми дядями приходят такие тёти, которые до сих пор уверены в том, что Солнце вращается вокруг Земли. И знаешь, чувствуют себя вполне комфортно, их это совершенно не гнетёт. Будь увереннее в себе, Саша.
– Я подумаю.
– Подумай, в какое платье нарядишься, об остальном подумаю я.
– Ты снова не оставляешь мне выбора.
– Давай представим, что я твой персональный коуч. И ты должна выполнять всё, что я говорю. Ах да, забыл сказать, – глянул он в телефон. – Завтра ты разводишься.
Бедняжка так и подавилась воздухом:
– Ты говорил с моим мужем? – она кое-как откашлялась.
– А зачем мне с ним разговаривать? Завтра его привезут к назначенному времени ко мне в офис, где его буду ждать я, ну и ты, конечно же.
– Нет-нет-нет, так не пойдёт, – Саша замотала головой. – Он сразу узнает, где я.
– И что с того?
– Он безумец, а безумцы способны на глупости.
– То есть ты считаешь, что эта жертва аборта сможет пройти мимо моей охраны? Нетронутым?
– Ты не двадцать четыре часа под охраной, у меня охраны и вовсе нет.
– Ошибаешься, Саша. Просто мои люди очень хорошо выполняют свою работу, поэтому ты их не видишь и не слышишь.
– Хочешь сказать, даже сейчас где-то прячется твоя верная дружина?
– Естественно. Один в багажнике лежит, второй под сиденьем, третий на крыше едет, а на четвертом ты сидишь, – Назар расплылся в улыбке. – Ну а если серьёзно, то за нами следует вторая машина. И, кажется, я тебе ещё не рассказывал о своих собаках.
– Одну из которых зовут Гюнтером?
– Неужели рассказывал? – принялся вспоминать Назар.
– Да так, обмолвился вскользь. Перед сном.
– Хм… странно, не помню. Но да, одного кобеля зовут Гюнтер, второго Зольцман, а третьего Шмидт. Этой троице на пути лучше не попадаться. У меня для них есть волшебное слово, только услышат его – всё, злоумышленнику не позавидуешь, обезножат, обезручат и обезглавят, если их вовремя не остановить.
– Что же это за слово такое?
– Kauen. Это по-немецки. Собаки прибыли из Германии.
– И как оно переводится?
– Жевать.
– Ты и вправду страшный человек.
– Знаешь, в современном обществе лучше, чтобы тебя боялись.
– А как же уважение? Человеколюбие?
– Утопия. Всё это утопия. Миром правят деньги, у кого их больше – того и уважают, а если точнее, боятся, пресмыкаются, лебезят, ненавидят. Любить тебя могут только родители, искренне жалеть, бескорыстно помогать, и то бывают исключения. Что до чужих людей, им на тебя плевать в лучшем случае, в худшем – что-то надо.
– Теперь я понимаю, почему сельские тебя не переваривают несмотря на всё хорошее, что ты для них сделал. У тебя серьёзное недопонимание с людьми.
– А с тобой у меня как? – коснулся он её лица, отчего Саша закусила губу. Каждый раз от его прикосновений внутри всё сжимается в приятном спазме.
– Сложно сказать.
